Спасти или уничтожить

Следователь задавал вопросы, которые, наверное, и надо задавать, когда кто-то задержан, но Зайенгер никак не мог понять, зачем здесь находится он?

Зачем нужно было всю ночь трястись в вагоне, пропахшем ранениями и смертью!

Зачем нужно было выслушивать нудные повествования врача, которому совсем не идет военная форма и он этого не скрывает!

Не то, чтобы Зайенгер всю свою жизнь провел, печатая строевой шаг, но, считал он, мундир есть мундир, и он налагает ответственность! А врач этого не понимал и вспоминал раненых и тех, кто умер прямо тут, в эшелоне.

Дверь открылась и в комнату вошел Лухвитц.

Вошел он не один, но его спутник в гражданском платье шагал неслышно и так же неслышно сел на стул, стоявший сразу у дверей.

Зайенгер автоматически посмотрел на часы: допрос длился всего семнадцать минут, а его уже клонило ко сну.

Лухвитц для проформы спросил у следователя разрешения задать вопрос и повернулся к задержанному:

— Кто вы?

«Советский колхозник» подбородком указал на следователя:

— Так, я им уже объяснил…

— Теперь объясните мне, — попросил Лухвитц.

— Так, то же самое и скажу… Чего еще-то говорить?

— Ну, а документы?

— А вы, господин офицер, мою физиономию видите?

— И что? На вашей физиономии ничего не написано.

— Так и без написанного все видно: не просто же так у меня вся… харя в крови…

Лухвитц озабоченно глянул на следователя, а тот ткнул пальцем в бумаги, лежащие перед ним:

— Он оказывал сопротивление…

— Я? Да, господи ты боже мой! А кто бы не оказывал! Иду спокойно, никого не трогаю… У вас там написано, что я, мол, кого-то трогал, а? Никого не трогаю, и вдруг на меня налетают…

— Буенос диас, синьор Артемио! — неожиданно вступил в беседу тот, кто так тихо вошел вместе с Лохвитцем, и еще что-то добавил.

Задержанный повернулся, оглядел говорившего и добавил еще что-то и тотчас получил ответ.

Потом принял прежнее положение и сказал:

— Сеньор поздоровался со мной, я ответил ему тем же, а потом высказал предположение, что мы уже встречались, правда, не помню — где именно.

На глазах Зайенгера произошло чудо: «советский крестьянин» исчезал, хотя на нем была все та же изношенная одежда на последнем своем издыхании. Он, не сделав ни одного движения, превращался в благородного испанского идальго, который в любой момент в равной степени готов склониться перед прекрасной дамой и взять в руки шпагу, чтобы сразиться с обидчиком.

— Ну, видимо, можно начинать беседу заново? — усмехнулся Лухвитц. — Не так ли, товарищ Кольчугин?

— Что?

— Нет смысла играть в эти игры, Артемио, — продолжил голос сзади.

— Пересядьте!

Голос задержанного звучал указующе!

— Это глупо — выдвигать требования в вашем положении, — усмехнулся тот в ответ.

Задержанный, которого Зайенгер про себя решил называть «Кольчугиным», хотя слово это было весьма трудным даже для него, просто встал, развернул стул, на котором сидел, и снова уселся.

Однако теперь он сидел спиной к стене и видел всех, кто находился в комнате.

— Готов слушать вас, господа, — усмехнулся он.

— Собственно, того, что мы о вас знаем, вполне достаточно…

— Чтобы вывести меня во дворик, — перебил Кольчугин. — Вывести и расстрелять.

Он сделал паузу, потом поднял руку вверх:

— Но вы готовы этого не делать, если я…

Он замолчал и обвел взглядом всех!

Задержался на следователе:

— Ну… вы никаких желаний высказывать не будете.

Он перевел взгляд на того, кто все так же сидел возле двери.

— Вы… Кстати… Барселона? Да, определенно! И не только… Не помню, как назывался тот городок… Ну, и, конечно, Мадрид. Хотя, если в хронологическом…

— Довольно, Кольчугин, — перебил Лухвитц. — У нас есть вопросы, а у вас нет выбора, поэтому послушайте, не перебивая.

Кольчугин молчал.

— Вы осведомлены о методах работы некоторых наших… служб… — проговорил Лухвитц. — Поверьте, это и мне не нравится, но я…

Кольчугин вдруг радостно вскинулся:

— Ну, конечно, вы не немец! Вы — испанец! Вы — Алехандро Дуэрте!

Он весь подался в сторону того, кто начал разговор по-испански, вглядываясь в него, и констатировал с уверенностью:

— И я не ошибся! Это именно вы, и что-то там… что-то там было… что-то скандальное с тем… бельгийцем, кажется?

Зайенгер готов был поклясться, что испанцу не понравился поворот в разговоре!

Но Лухвитц будто не обратил внимания:

— Кольчугин, у нас есть все основания утверждать, что вы недавно совершили побег из русского лагеря.

Кольчугин молчал, разглядывая Дуэрте, и тот чувствовал себя явно неуютно.

— Кольчугин, у меня есть задание, и я его выполню, можете мне верить…

— В таком случае, и вы должны верить, что я выполняю свое задание и выполню его, — впервые за все время Кольчугин говорил серьезно, без иронии.

Лухвитц, казалось, тоже почувствовал серьезность его слов и помолчал, глядя в глаза Кольчугину.

— Так давайте сделаем все возможное, чтобы мы оба могли говорить о выполнении задания.

Кольчугин откинулся на спинку стула.

— Позволите закурить?

И, не дожидаясь ответа, легко поднялся, сделал шаг, взял сигареты, закурил и сел обратно.

Он курил, и в кабинете висела пауза.

— Знаете, — заговорил он наконец, — я должен подумать об условиях.