Прокурор и контрразведчик переглянулись. Монгольский милиционер сегодня был не похож сам на себя. Приехал в гарнизон не как обычно, по-свойски, а предварительно уведомив телефонограммой обоих начальников, отвечающих за соблюдение закона в советском Чойре. Даже китель на нём сегодня был новенький, бренчащий двумя медальками. И вообще Доржи вёл себя подчёркнуто холодно и официально.
– Товарищи, а к чему этот пример, про местных? Вы, иностранцы, задерживаете граждан Монголии на монгольской территории. Я вообще считаю, что это произвол. А что касается прапорщика Вязьмина – так он арестован с партией контрабанды в особо крупном размере. Тянет тысяч на двадцать тугриков и лет на восемь. С заграничным паспортом на руках. Вне границ советского военного гарнизона. Свидетели, понятые – всё имеется.
Капитан поднялся, демонстрируя неприступность.
– Или вы забыли, что все граждане СССР в нашей стране находятся под местной юрисдикцией согласно договору? Я проявил любезность, лично приехал и сообщил об инциденте. И вместо понимания и уважения встретил что? Какие-то претензии, оскорбления в адрес нашего народа… Значит, сделаю выводы. Вызывать вас буду. К себе. Повестками, – помолчал и добил: – На монгольском языке!
Пименов только глазами захлопал. Особист поднял руки ладонями вверх, будто сдаваясь:
– Погоди, погоди, Доржи! Не гони так, давай разберемся…
Разговор неожиданно прервал Воробей, просунувший голову в дверь прокурорского кабинета:
– Уф, застал, слава богу! – пропыхтел Лёха и вошёл, не спрашивая разрешения. – Тут вам письмо, товарищ майор. Очень важное! Про убийство сержанта Ханина…
Монгольский мент хмыкнул:
– У вас тут прямо торжество социалистической законности, как я погляжу. Убийства, то-сё… Не смею мешать, – и вышел, гордо задрав тонкий орлиный нос.
– Доржи, да не спеши ты! Мулин, ну придумай что-нибудь, – Пименов вскочил с места. Хотел, кажется, побежать вслед за гостем. Остановился, безнадежно махнул рукой: – Какой-то он сегодня не такой. Странный.
– Это в нём национальное самосознание проснулось внезапно, – хмыкнул особист. – Ничего, подключим начальников – вправят ему мозги.
– Товарищ майор, письмо заберите! – заныл забытый всеми Воробей. – Я что, зря четыре километра бегом бежал, чтобы успеть?
Пока прокурор теребил переносицу, вчитываясь в послание, контрразведчик продолжал раздраженно бормотать:
– Ишь ты, закон он вспомнил! Нету пунктов в том законе, как сено наше жрать и пустые бутылки по подъездам собирать. Всегда придурки-прапорщики на спекуляции попадались и непременно нам их выдавали. Подумаешь – жемчуг.
– Бляха-муха, приплыли! – Пименов дочитал письмо, вскочил. – Глянь в окно, уехал Доржи?
Особист презрительно скривился:
– Не, колымага его не заводится. Капот открыл, репу чешет. А чего случилось?
– На Вязьмине этом, очень может быть, висит убийство и хищение оружия.
Мулин охнул и вслед за прокурором выскочил на улицу.
Однако никакие аргументы на монгольского милиционера не подействовали:
– Вопрос закрыт, ваш военнослужащий задержан за нарушение закона МНР. Пожалуйста, можете организовать запрос о его выдаче по официальным каналам.
Офицеры хмуро переглянулись и побрели обратно.
– Ребята! – позвал Доржи совсем другим тоном. Мулин и Пименов остановились, вопросительно глянули на монгола. – Ребята, помогите завести машину, а? – и достал из салона ручной стартер.
Колонна, гружённая кормами, двигалась медленно, будто нащупывая фарами верную дорогу в черноте монгольской ночи. Монотонно укачивало на ухабах, усыпляло. В кабине одуряюще воняло выхлопными газами, плавали синие слои табачного дыма.
Жигалин поморщился:
– Ваня, что у тебя так выхлопом травит? Я же говорил: проверь выпускной коллектор.
– А чё толку? Прокладка прогорела, а запасных нет. Ничего, потерпишь, – отмахнулся Ершов.
– Давай хоть курить поменьше, а то вообще дышать нечем.
– Ишь ты, балованный какой. Окно открой.
– На фиг иди, там минус тридцать. Мигом ухо отморожу.
– Димка, ухо – ерунда, главное бы не отморозить, ха-ха-ха! Чёрт, движок плохо тянет, что-то с зажиганием, что ли.
Жигалин заметил:
– Ты, Ершов, вообще за агрегатом не следишь. Болт на него забил.
– Да осталось полгода потерпеть, а там – домой. Сдам тачку какому-нибудь «духу»[13]
, вот он пусть и чинит.Начался длинный «тягун» – подъем в гору. Колонна вытягивалась в небо, моргая красными огоньками «габаритов».
Ершов остановил грузовик, чтобы увеличить дистанцию до переднего: не дай бог, заглохнет на круче да покатится назад. Повернул ключ зажигания, выключая мотор.
Слева взревело – ершовский «зилок» обогнала крайняя машина в колонне, пошла на подъём. Ванька заматерился:
– Вот, тля, Алихану не терпится. Куда гонит, балбес?
– Последним ехать не хочет, – усмехнулся Димка. – Орёл дагестанский, ёпонский бох. Ладно, давай, трогай.
– Ща. Мы его на пути ещё обгоним, гада.
Надрывно завизжал стартер.
Ершов покачал педалью газа, снова повернул ключ.
Вжжжж. Вжжзызызы – ещё и ещё раз.
Жигалин не вытерпел, заругался:
– Блин, и аккумулятор у тебя дохлый. Хватит, посадишь совсем, дай отдохнуть ему. И свет выруби.