Спасти космонавта

– Товарищ капитан, я приехал вместе с комиссией из штаба армии, которая разбирается в ситуации на армейской ремонтной базе. У нас, конечно, свои задачи. Но вы, будьте любезны, подключайтесь. Пристальное внимание всему, что там происходит. К спекулянтам, к самогонщикам – всем ненадёжным элементам. Но особенно к тем, кто неустойчив идеологически. Уже и офицеры ухитряются демократическую прессу провозить из Союза и читать, позорище.

Мулин мрачно подумал: «Ага, читающий офицер – это точно позорище. Не дай бог, ещё соображать начнут».

Вслух сказал:

– Так точно, товарищ подполковник! Будет исполнено.

* * *

В Монголии сажали за всякую ерунду, ещё живее, чем в Союзе. Не уберёг арат казённого барана от волков, уехал горожанин к родственнику в аймак и не зарегистрировался в течение трёх дней, посмотрел студент на милиционера косо – пожалуйста, на нары.

Правда, и режим в зонах был не в пример мягче. Денег на питание заключенных из вечно пустой казны почти не выделялось; чтобы не помереть с голоду, сидельцы искали любую работу за еду – копали канавы, разгружали вагоны. Зато бесконвойка, в бараки возвращались только к вечерней поверке. Одевали нарушителей законности в ярко-зелёные штаны и сиреневые телогрейки, куда там советским зэкам в мрачных чёрных робах. Но это не из-за высокого художественного вкуса монгольского тюремного начальства, а ради сугубо практических целей: такого «петрушку» в степи за десять километров видать. Далеко не убежит, если вдруг вздумает. А на праздники разрешается замена: приедет брат или племянник, посидит за тебя пару дней как заложник. Можешь не возвращаться, если родственника не жалко – будет «чалиться» за тебя хоть всю жизнь, пока не поймают. Только поймают. Обязательно.

Прапорщик Вязьмин за бессонную ночь в «обезьяннике» сник, будто даже постарел. Монгольский сержант, сочно зевая, посадил его в «воронок», захлопнул гулкую на морозе дверь. Сел в кабину, гортанно скомандовал водителю, тронулись.

Петя впал в прострацию, не чувствовал уже ни жуткого холода, ни голода, хотя ел в последний раз двое суток назад. Ехали не торопясь – водитель берёг дохлые рессоры. Утреннее солнце прорвалось сквозь зарешеченное пыльное окошко, начало прыгать по серым стенам в такт качающемуся на ухабах «воронку». Когда повернули на север – скользнуло Вязьмину по лицу. Поцеловало в лоб.

Наконец добрались. Часовой в тулупе не спеша распахнул скрипящие створки. У одноэтажного барака управления стоял новенький уазик – приехал из аймака товарищ Басан договариваться о рабочей силе для разгрузки сена на станции. В машине, уронив бритую голову на руль, спал его шофёр.

Сержант взял бумаги и пошёл в барак. Опять заскрипели ворота. Вязьмин наклонился к окошку: часовой впустил два десятка зэков в разноцветных телогрейках. Те шли мимо машины, оживлённо переговаривались, скаля ослепительные зубы, показывая пальцами на белое лицо прапорщика. Пётр отшатнулся, скрючился на ледяной лавке.

Наконец, вернулся сержант, с ним – местный начальник. Распахнули дверь. Сержант сказал что-то, как булькнул – совершенно непонятно. Начальник перевёл:

– Русский, выход, выход!

Вязьмин с трудом поднялся; поковылял, не чувствуя замерзших ног. Выбрался из «воронка», глянул на низкие полуразвалившиеся бараки, на равнодушные чужие лица – и вдруг схватил сержанта за рукав, горячо заговорил:

– Доложи капитану, как его… Доржи! Пусть приедет, допрашивает. Только сначала пусть Тагирова привезут, Марата. Нашего дознавателя. На пять минут, переговорить. И потом всё скажу!

Сержант что-то прокричал, отодрал прапорщика от рукава, ударил в лицо – не сильно, но Петру хватило: бесчувственные ноги подломились, упал. Начальник объяснил:

– Нет трогать. Дарга трогать – тогда морда бить, русский.

Вязьмин схватил из последних сил сержанта за ногу, прижался щекой к холодному сапогу, захрипел:

– Всё расскажу капитану, не надо консула. Тагирова привезите! Я не виноват, меня заставили! Я скажу кто!

Монгол, ругаясь, выдрал ногу из скрюченных пальцев. Ударил каблуком по рукам, по спине, наступил на лицо…

Прибежали конвойные, подхватили потерявшего сознание прапорщика под руки, поволокли в штрафной изолятор – мимо стоящего на крыльце управления тюрьмы товарища Басана. Тот покачал головой, подозвал начальника зоны, что-то начал объяснять. Начальник стоял навытяжку, кивал.

Сержант, клокоча проклятия, осматривал испачканный кровью и соплями сапог.

* * *

Заглохший «зилок» на рассвете обнаружила машина технической помощи. На ней тела угоревших от выхлопных газов Жигалина и Ершова отвезли в Чойр, в госпитальный морг.

Грузовик заправили, посадили нового водителя. Погнали в урочище с неприличным названием – спасать несчастных монгольских баранов.

Тогда-то Тагиров узнал о смерти ребят. С почерневшим лицом, непрерывно куря, повёл колонну обратно в гарнизон. Сдал машины и людей ротному, побежал в штаб.

Дежурный по базе сочувственно сказал:

– Держись, лейтенант. Прокурор гарнизона тебя вызывает, мордовать будет за трупы. Два раза уже звонил, так что давай, в темпе к нему.

– Сейчас, только комбату доложу.