– А вот и посуда для дорогих гостей! Давайте, быстренько выпьем, пока дедушка к себе на Северный полюс не вернулся, а Снегурочка не растаяла. Гы-гы-гы!
Марат и Дима стояли на кухне, курили в форточку. Быкадоров, изрядно принявший, в третий раз начинал рассказывать:
– Так что говорил? А, да. В Сирию летёхой попал, весной восемьдесят второго года. Перевооружали первую сирийскую дивизию на новые танки, «семьдесятдвойки». Да толку, не успели, – Димка махнул рукой, – евреи летом дали арабам жару. Это наши генералы бестолковые никак не поймут: времена изменились, миллионами тел все амбразуры не заткнёшь, войны не выиграешь. Жиды – они хитрые, своих людей берегут. Про танк «Меркаву» ихний слышал? Во, молодец. Хрен его подобьёшь. А если и подпалишь – экипаж целый остается, эвакуируется. У них ещё такая хитрая штука есть – самолётики маленькие, без лётчика.
– Знаю, беспилотные летательные аппараты. Нам преподавали в училище, – вставил Марат.
– Ага, точно. То есть опять же – берегут спецов, – продолжал Дима, – не то, что мы. Евреи ту войну выиграли как? Авиацией да ракетами, радиоэлектронными средствами подавления. А когда небо чужое – считай, война проиграна. Арабы пару сотен танков целёхонькими бросили. Топливо кончается – они выскакивают да убегают. Эх! Трусы, короче. Не хотят подыхать, хоть ты тресни.
– Евреи, получается, тоже не особо хотят, – задумчиво сказал Тагиров, – раз своих людей берегут.
В кухню заглянули две перемазанные шоколадом мордашки близнецов. Ойкнули хором, исчезли.
– Что? Да, так и есть, – согласился Быкадоров, – вообще никто не хочет. Одни мы, русские, любим помирать. Какой-то царский генерал говорил: «Чего солдата жалеть, наши бабы ещё нарожают». А знаешь, что самое трудное на войне для ремонтника-танкиста?
– Подбитую машину из-под огня эвакуировать?
– Ни фига! – помотал головой капитан. – Самое жуткое – это потом танк внутри отмывать. От того… Эх! От того, что там после сгоревших ребят осталось. Никому не пожелаю.
Быкадоров замолчал, глядя куда-то далеко. Наверное, сейчас он видел раскалённую солнцем долину Бекаа в июне восемьдесят второго и опять принимал на восстановление подбитую «шестьдесятдвойку». Кумулятивный снаряд или граната – жуткое дело. Маленькая дырочка в броне внешне целого танка, а внутри – ад после трёхтысячеградусного пламени, приваренная чудовищным давлением изнутри к железу чёрная масса из сгоревшего человеческого мяса, резины и пластмассы…
Зашла Рая, что-то дожёвывая. Поглядела на Марата, засмеялась:
– Ты чего детей пугаешь? Прибегают, чуть не рыдают: у Дедушки Мороза борода на боку, а вместо него какой-то чернявый дядя курит сигарету. Признавайся, куда дедушку дел? Лопатой убил, ха-ха-ха! Давай, закругляйся, идти пора. Надеюсь, проводишь меня?
Марат улыбнулся, кивнул головой. Похлопал по плечу мрачного Быкадорова, пошёл в прихожую, где близнецы увлечённо дорисовывали подаренными красками абстракционистский пейзаж на обоях.
Рая целоваться умела. Жадно, до головокружения. И долго. Поэтому шли медленно, регулярно останавливаясь в укромных местечках, подальше от редких фонарей. Наконец отстранилась, рассмеялась:
– Эй, дай передохнуть, неугомонный.
Марат любовался ею – раскрасневшейся, с горящими глазами. Сказал:
– Ко мне пойдём? В квартире никого.
– Соблазняешь? А Каро не боишься? – игриво поинтересовалась Раиса.
– Конечно, боюсь. Он такой большой, грустный, волосатый – как медведь-шатун. Поэтому и говорю: пошли ко мне, а не к тебе.
– Ладно, уговорил, краснобай.
Из окон и с балконов вдруг радостно закричали, рванули в небо разноцветные ракеты. Рая вздрогнула:
– Это что?
– Полночь. Пока мы с тобой целовались по углам, Новый год наступил, – ответил Марат.
– Ну, пошли тогда быстрей, а то так и весну пропустим, – хохотнула Рая.
Зашли в тёмный подъезд. Еле успели прижаться к стене, пропуская развесёлую компанию, размахивающую горящими бенгальскими огнями.
Поднялись на этаж. Опять принялись целоваться, пока Марат нащупывал в кармане гремящую связку. Тагиров наконец оторвался от Раи. Чертыхаясь, начал в полутьме подбирать ключ. Вздрогнул от неожиданности, выронил ключи, когда рядом раздался женский голос:
– Весело отмечаете, молодцы. Даже завидно.
От стены площадкой выше отделилась тень. Ольга Андреевна вошла в жёлтый поток света от уличного фонаря; улыбаясь, начала медленно спускаться по лестнице, отчётливо стуча каблучками по ступеням.
Остолбеневший Марат пробормотал:
– Здравствуйте, Ольга Андреевна.
– Виделись, причём не так и давно. Шесть часов назад, – ледяным голосом ответила Ольга, – а я-то, дура, мужа оставила на банкете. Прибежала поздравить. Но, вижу, вы в этом не нуждаетесь, лейтенант. Раечка вас и поздравит, и утешит. Не так ли, киса?
Рая хмыкнула, но промолчала.
– Вот, шампанское со стола стащила, идиотка. Вам, думаю, оно нужнее, чем мне. – Ольга звякнула бутылкой, поставила на пол. – Счастливо отпраздновать. Горлышко не застуди, Рая. Вино холодное.
И побежала вниз по лестнице, не оглядываясь.
– Напугала, стерва, – перевела дух Раиса, – пряталась ещё. Что, постоянно тебя пасёт, Марат?