Спасти космонавта

А с боевой тревогой как было? Дня за три уже все знают: в четверг, в пять утра, случится внезапная тревога. Заранее технику проверят, с вечера солдатиков экипируют и одетыми спать уложат. Без пятнадцати пять потихоньку разбудят. И потом героически бьют все рекорды по выполнению нормативов выхода в запасной район. С учениями так же: полигон наизусть зазубрен, каждый знает, когда и где мишень поднимется. За липовыми отличными показателями как-то забывалось: вряд ли американцы и китайцы наши сценарии прилежно изучают. Страшно было подумать: если вдруг война, а империалистический захватчик не с той стороны появится? Не там, где наводчик привык его поражать первым же выстрелом?

Страшно. Вот и не думали.

А у Полковникова – реальный боевой опыт. И пацаны его, которые к матерям не вернулись, спектакля не поймут. Тревога – так внезапная, учения – так настоящие.

Третьего января восемьдесят девятого года, в два часа ночи, завертелось. Сигнал всем частям – «Объявлен сбор». Всё по-честному, без репетиций. Посыльные бегут, в двери квартир колотят. Офицеры, матерясь, несутся с тревожными чемоданами. В парках – суматоха, машины через одну заводятся. Вертолётам – взлёт; истребители синее небо инверсионными белыми хвостами на квадратики расчертили. У китайцев паника пополам с истерикой: что там советские задумали? Тоже войска по тревоге поднимают, монгольскую территорию радиолокационными лучами щупают. Эфир, замирая, слушают. А там – мёртвая тишина: строжайший режим радиомолчания.

И пошли колонны, ревя дизелями, в запасные районы. Земля дрожит, неба не видно от выхлопных газов – неимоверная мощь прёт, почти сотня тысяч человек с оружием. А там командиры получили пакеты под сургучной печатью с планом учений.

Не всё гладко, конечно. Где с выходом опоздали, где солдатика снарядным ящиком придавили. В Булгане мороз под сорок градусов, танковые дизели не заводятся. Зампотех полка все маты на подчинённых сложил, пудовым кулаком колошматя куда попало: по броне, по воротам бокса, по шлемофонам, в которых бестолковые головы механиков-водителей. Наколдовал, в конце концов: завели первую машину, подогнали к соседней. Бегом трос подцепили. Дёрнули, с толкача завели вторую; потом вдвоём – третью и четвёртую. Понеслась, родимая, – через тридцать минут полковая колонна парковые ворота проходила, в степь вытягивалась. Все девяносто пять танков.

Полковников – на полевом командном пункте. Никаких излишеств, печки в палатках дымят, глаза выедают; штабные офицеры лоск потеряли, лица воспалённые, обветренные, побрить не успевают. Не спят третьи сутки, питаются холодной тушенкой прямо из банок. Хриплыми простуженными голосами докладывают:

– Вторая гвардейская танковая дивизия вышла в запасной район в полном составе, опоздание – два часа!

– Сорок первая мотострелковая дивизия приступила к развёртыванию в походные колонны, согласно плану учений.

Первый этап завершили, большую часть армии вернули в казармы. А двум дивизиям и частям армейского подчинения – продолжение. «Южные» наступают на Улан-Батор, идут в батальонных колоннах. Марш – двести пятьдесят километров, впереди – разведка. Мобильные группы путь основным силам нащупывают, передний край «противника» определяют. А сайн-шандинские диверсанты и дальше проникают, в глубь расположения «северных».

Командарм в принципе доволен: не паркетная у него армия. Нормальная, боевая. Но виду не показывает, чтобы не расслаблялись. Рычит:

– Плохо! Медленно!

И, чтобы перцу добавить, разрешает разведывательно-диверсионным группам «Южных» все способы действий применять против условного противника.

Разумеется, кроме стрельбы боевыми патронами.

* * *

Ольга Андреевна сидела у себя в кабинетике. Тёрла пальцами гремящие пульсом виски. Давно остывший чай остался нетронутым.

Почему? Зачем он так поступил с ней? Если бы он только знал, чего ей стоило решиться. Сбежать из-за праздничного стола, от мужа, пусть и захмелевшего. Пряча ворованную бутылку под шубкой… Ужас! Официантка видела, усмехнулась презрительно. Ольга снова почувствовала жуткий стыд, жгучий румянец залил щёки.

Раиска – сука. Ведь считала её подружкой! Хихикали вместе, косточки гарнизонным матронам перемывали, туфлями и платьями обменивались. А как представилась возможность – увела мальчика. Развратная гадина, перед каждым ноги раздвигает. Ей хорошо – она не замужем. Творит, что хочет.

А ещё она моложе. Намного. Свободная и молодая. Чтобы её прыщами заметало! Чтобы она, стерва, десять кило набрала и сбросить не смогла.

Нет. Двадцать кило!

Ольга заплакала. Злые слёзы не приносили облегчения, горьким осадком обдирали горло.

Сама ведь, сама виновата! Играла Маратом, как сытая кошка полудохлым мышонком. Удовольствие получала от его юношеской стеснительности. Так смешно он краснел! Подманишь, кокетничая, и остановишься в шаге от сладкой безумной ошибки. Эта лёгкая прогулка по грани так щекотала нервы!

Ольга всхлипнула. Взяла платочек, высморкалась. Подошла к зеркалу. Ужас! Нос красный, глаза – как у больной собаки. Достала косметику, начала приводить себя в порядок.