Спецназовец. Взгляд снайпера

– Ладно, – подумав секунду, сказал Молоканов. – Может, так оно и лучше. Вид у тебя и вправду не ахти, отдых не помешает. Не волнуйся, алиби мы тебе обеспечим.

Он посмотрел, как Щеглов, едва заметно покачиваясь, бредет через ярко освещенную стоянку, и, недовольно дернув плечом, направился к широким стеклянным дверям магазина.

В магазине было пусто, как на обратной стороне Луны, за прилавками и на кассах клевали носами сонные продавщицы. Молоканов пониже опустил козырек кепи, скрывая лицо от любопытных стеклянных зрачков видеокамер, и отправился искать отдел, где торгуют одеждой. Таковой вскоре обнаружился; выбор, как обычно в супермаркетах, был невелик, качество оставляло желать лучшего, но Арсеньеву в его положении не пристало капризничать. Спецодежду ему подавай… Вот тебе и спецодежда!

Расплачиваясь у кассы, он с легким недоумением заметил в дверях фигуру выходящего из магазина Щеглова. В руке у старлея заманчиво поблескивала темным янтарем литровая бутылка виски. Молоканов открыл было рот, но передумал окликать подчиненного: пусть его, так и в самом деле лучше. Как говорится, баба с воза – кобыле легче.

Пока Арсеньев, недовольно ворча по поводу внешнего вида и качества принесенных майором тряпок, переодевался на заднем сиденье, Молоканов неторопливо выкурил сигарету. Ему не ко времени вспомнилось, что Мамонт приказал каждому из них к утру составить черновой план поимки Зулуса, и он кисло усмехнулся: можно было считать, что начальственный разнос им всем обеспечен. Какие там планы, когда и без того хлопот полон рот!

По дороге они остановились еще раз, и Арсеньев, на минутку выйдя из машины, затолкал в мусорную урну пакет, в котором майор принес ему вещи из супермаркета. Внутри пакета опять лежала одежда – мокрые, сверху донизу заляпанные кое-как замытой кровью важняка Терентьева тряпки капитана.

«Топорная работа, – подумал Молоканов, глядя, как Арсеньев заталкивает в урну пакет. – Если, скажем, это шмотье каким-то чудом попадет в руки ментам, те обязательно заинтересуются, откуда на нем столько крови. Новенький пакет из супермаркета наведет их на правильные мысли, и им не составит труда выяснить, что в ночь убийства Терентьева некий гражданин приобрел брюки, куртку и футболку в магазине, расположенном на въезде в город со стороны шоссе, рядом с которым обнаружили труп следователя. А дальше – свидетельские показания, записи камер наблюдения, и пошло и поехало…

Но!.. Во-первых, к ментам эти тряпки могут попасть вот именно только чудом. Даже если бы их искали специально (а делать этого никто, ясное дело, не станет), шансы найти – один к миллиону.

Во-вторых, надо быть семи пядей во лбу, чтобы связать заскорузлое от крови тряпье в урне с убийством Терентьева. И вообще, кто станет этим заниматься, кому охота ломать голову над какими-то шмотками? В этом городе трупы десятками скрывают, не то что чьи-то грязные штаны!

В-третьих, сонная кассирша в супермаркете ничего ценного рассказать не сможет, а записи камер наблюдения никто не хранит вечно. Сутки, максимум неделя, и их автоматически стирают, иначе на это кино никаких дисков не хватило бы – ни жестких, ни гибких, ни лазерных. Чтобы засечь меня, эти записи надо просмотреть уже утром, а такая оперативность нашим органам и во сне не снилась.

А в-четвертых, господа мои, не надо забывать, кто занимается поимкой Зулуса. Мы занимаемся, вот кто! Значит, все нити, все улики по убийству Терентьева, даже если они обнаружатся, рано или поздно окажутся в наших руках, и только от нас будет зависеть, будут они как-то использованы или просто исчезнут без следа. Так что земля тебе пухом, дорогой товарищ следователь! Туда тебе и дорога, собаке – собачья смерть. А мы еще поживем, и, смею надеяться, поживем неплохо…»

В начале второго он затормозил на стоянке перед баром. Заведение называлось «Лагуна», о чем свидетельствовала сверкающая неоном вывеска над входом. Цвет, которым была сделана надпись, прозрачно намекал на недостающее слово в названии.

– Ты куда меня привез? – встрепенувшись, спросил задремавший по дороге Арсеньев.

– В бар, – проинформировал его майор. – Ты сам сказал, что это дело надо бы спрыснуть.

– Ты соображаешь, что это за бар?

– Я-то соображаю, – усмехнулся Молоканов. – А чем ты недоволен? Нынче это модно. Да и страшно, как и все остальное, только по первому разу. А потом, говорят, очень даже приятно.

– Да пошел ты! – непочтительно высказался оскорбленный покушением на свою гетеросексуальную ориентацию Арсеньев.

– Вместе пойдем, – заверил его Молоканов. Перегнувшись через напарника, он открыл бардачок и вынул оттуда прихваченную в супермаркете вместе с одеждой бутылку водки. – На-ка вот, рвани для храбрости.