Спецназовец. Взгляд снайпера

Просьба, о которой на прощанье напомнил Басалыгин, показалась ему не то чтобы невыполнимой, но какой-то странной, притянутой за уши. Высказать ее мог либо человек, доведенный до отчаяния своим полнейшим бессилием перед обстоятельствами, либо тот, кто, как в старой поговорке, думал одно, говорил другое, а делал третье.

Оба варианта представлялись одинаково спорными, и ни в одном из них не было ничего невозможного. Поверить, что Мамонта можно довести до отчаяния, Юрию было трудно – не такой это был человек, да и отчаявшимся он не выглядел. Усталым, озабоченным и порядком озлобившимся – это да, но не отчаявшимся. Но, с другой стороны, если все, что он рассказал, соответствовало действительности, причин для отчаяния у него было хоть отбавляй. Шутка ли – охотиться на маньяка и при этом ни на грош не доверять собственным подчиненным! Тут, пожалуй, запросишь помощи у кого угодно, от бывшего спецназовца Якушева до Господа Бога…

Второй вариант, согласно которому Басалыгин хитрил и напускал туману, преследуя какие-то свои, непонятные простым смертным цели, тоже можно было принять за рабочую версию, если бы не одно «но»: Якушев, хоть убей, не понимал, на кой ляд полковнику понадобилось хитростью втягивать его, постороннего, в сущности, человека, в эту и без того запутанную историю.

Ответов, опять же, было два. Первый: как истинный мент, Басалыгин стремился любой ценой поскорее закрыть дело, сохранив должность, погоны, репутацию и солидные прибавки к зарплате. В связи с затянувшимися гастролями Зулуса его карьера наверняка висела на волоске, и он обеими руками ухватился за первого подвернувшегося под руку кандидата в подозреваемые. Сознавать, что тебя подозревают или хотя бы чисто теоретически могут заподозрить в подобной чертовщине, было обидно, но из песни слова не выкинешь: Юрий отлично понимал, что на месте сыщиков сам внес бы себя в список подозрительных личностей – возможно, даже под первым номером. Бывший боец спецподразделений, снайпер, тренированный, хладнокровный убийца, да вдобавок уже не однажды попадавший в поле зрения милиции как любитель восстанавливать справедливость методами, на которые косо смотрит закон, – ну, чем не маньяк, пусть хотя бы потенциальный? А что идея бегать по городу с чьими-то отрезанными головами кажется ему дикой буквально до оторопи, так это известно исключительно с его собственных слов. На самом-то деле чужая душа – потемки, особенно если это душа ветерана спецназа, участника нескончаемой череды спецопераций, локальных войн и региональных конфликтов. В общем, как выразился господин полковник, чеченский синдром не хуже афганского…

Предположение шаткое, особенно если вспомнить, что Юрия уже задерживали по подозрению в убийстве Парамонова, а потом выпустили. Могли ведь и не выпускать, отсутствие улик – дело поправимое, было бы желание. Но Басалыгин – профессионал, и притом неглупый. Если он решил сделать Якушева козлом отпущения, то постарается провернуть все аккуратно, без сучка и задоринки – так, чтобы обвиняемого не спас даже самый грамотный, высокооплачиваемый адвокат. И тогда просьба оказать посильную помощь в расследовании – не более чем попытка заманить его в ловушку, заставить своими руками создать улики, которых так не хватает следствию.

Ответ номер два при всей его дикости тоже не был лишен смысла. Полковник сам признался, что после полученной на Кавказе контузии полгода был сам не свой и в беспамятстве не раз выкидывал странные коленца, в рассказы о которых потом не мог поверить. Такое бывает, и подобные состояния очень редко проходят за какие-то несчастные полгода. Чаще случается, что они остаются с человеком навсегда, возвращаясь в минуты сильного волнения, под воздействием алкоголя или просто так, без всяких видимых причин. Тут бессильны ухищрения психиатров и сильнодействующие лекарственные препараты; надломленная психика похожа на зараженную вирусом операционную систему сложнейшего компьютера, которую, увы, невозможно переустановить. Компьютер чудит все чаще и изощреннее, и с этим ничего не поделаешь – его уже нельзя починить, и единственное, что остается, это выбросить его на помойку.

Так, может быть, Басалыгин и есть неуловимый Зулус? Тогда понятно, почему он такой неуловимый: когда ищешь сам себя, поиски могут продолжаться вечно и никогда не дадут положительного результата.

Юрий поставил в сушилку последнюю тарелку, закрыл кран, вытер руки кухонным полотенцем, присел за стол и закурил. За окном стояла непроглядная темень, инкрустированная яркими прямоугольниками немногочисленных освещенных окон да разноцветными сполохами реклам. Сами рекламы, установленные вдоль шоссе, отсюда были не видны, о чем Юрий никогда не жалел. Подумав, он достал из холодильника недопитую бутылку, взял из сушилки чистый стакан и вернулся к столу.