Спящие красавицы

Этот эксперимент дал окончательный неоспоримый ответ на вопрос «почему?». Потому что эта штука была не из этого мира, и с ней нельзя бороться методами этого мира. Осознание этого ясно читалось на лице Фликингера. Фрэнк справедливо полагал, что его лицо выглядело так же.

Огонь погас и распался на сотни коричневых кусочков. Помещение заполнили мотыльки.

Они бросились к горящим люстрам, лампам, к углам на потолке, на кухню. Мотыльки расселись на картине с изображением ходящего по воде Христа на стене. Мотыльки уселись на пол рядом с Фрэнком и его дочерью. Фликингер, судорожно суча конечностями, отползал в зал и непрерывно кричал, даже, вопил.

Фрэнк не шевелился. Он сосредоточил всё внимание на одном мотыльке. Тот был каким-то бесцветным.

Мотылек полз по полу. Фрэнк сильно испугался этого безмолвного, весом не тяжелее ногтя создания. Что оно собиралось с ним сделать?

Что угодно. Оно могло делать, что угодно, лишь бы не трогало Нану.

— Не подходи к ней, — прошептал Фрэнк. Он крепко обхватил дочь, ощутив под коконом её сердцебиение и дыхание. Мир частенько издевался над ним, вынуждая его принимать неверные решения, будучи уверенным в собственной правоте, но трусом Фрэнк никогда не был. Ради дочери он был готов пойти на смерть. — Если тебе кто-нибудь нужен — бери меня.

Два чернильных пятнышка на мордочке мотылька — его глаза — смотрели прямо на Фрэнка, заглядывали прямо ему в голову. Он чувствовал, как мотылек порхал у него в голове, касался крыльями его сознания, проводил ими по извилинам мозга, как ребенок проводит прутиком по поверхности бегущего ручья.

Фрэнк ещё крепче прижал к себе дочь.

— Возьми меня.

Мотылек вспорхнул и улетел прочь.

11.

Клаудия Динамитчица ушла. Офицер Лэмпли позволила Джанет побыть с Ри наедине и та продолжила начатый ранее разговор. Разговор с тем, что осталось от Ри. Она подумала, что нужно было рассказать Ри всё, ещё, когда та была жива.

— Когда всё произошло, я не знаю. Может, утром, может, днем, а, может, ранним вечером. Мы всё время торчали дома и заказывали наркоту. Однажды Дамиан затушил об меня сигарету. Мы лежали на кровати, смотрели на мою руку и я спросила: «Что ты делаешь?». Боли я не чувствовала. Я даже не пошевелилась. Дамиан сказал: «Хочу убедиться, что ты настоящая». У меня до сих пор остался шрам размером с монету. «Доволен, — спросила я. — Убедился, что я настоящая?». Он ответил: «Ага, и меня это бесит. Если бы ты убедила меня вылечить колено, ничего этого не было бы. Ты — злобная сука. Но ты в моей власти».

Ри сказала, что ей страшно.

— Да. И мне было. Дамиан сказал это голосом ведущего новостей и очень наслаждался этой ролью. Он вообразил себя радиоведущим, обращавшимся к воображаемой толпе слушателей. Мы лежали в спальне, нестиранные давным-давно занавески были задернуты. Электричества не было. Отключили за неуплату. Потом, не помню, когда, я оказалась в комнате Бобби. Его кровать была всё ещё на месте, но остальной мебели — шкафа, комода — уже не было. Её продал Дамиан за какие-то крохи наличности. Может, мне всё надоело, может, из-за сигаретного ожога, но мне стало так грустно и так… будто, я оказалась в незнакомом месте и пути назад не было.

Ри сказала, что ей знакомо это ощущение.

— Я нашла крестовую отвёртку. Видимо, тот парень, что забирал мебель, принес её, чтобы разобрать и забыл. Я знаю, что отвертка не наша. К тому времени, у нас не осталось никаких инструментов. Дамиан продал их задолго до мебели. Но отвертка валялась в комнате Бобби и я взяла её. Затем, я прошла в гостиную, где в единственном оставшемся кресле сидел Дамиан. Он сказал: «Ты пришла, чтобы закончить начатое? Давай. Только, поторопись, потому что, если не закончишь всё прямо здесь и сейчас, я тебе башку к хуям оторву». Он произнес это с той же интонацией ведущего. Он поднял руку с бутыльком, в котором были последние две таблетки и потряс им. И добавил: «А вот, и награда». Затем взял мою ладонь с отверткой в свою, притянул к своему бедру и произнес: «Ну? Сейчас или никогда, Дженни. Сейчас или никогда».

Ри сказала: «Наверное, он, именно, этого и хотел».

— Это он и получил. От меня. Он не кричал, лишь, издал протяжный выдох и сказал: «Посмотри, что ты сделала» — и, истекая кровью, упал с кресла. Он не предпринял ничего, чтобы спастись. Он сказал: «Отлично. Смотри, как я умираю».

Ри спросила: «И ты смотрела?».