Спящие красавицы

12 лет назад, одним прохладным днем, в конце лета, в службу по надзору за животными поступил вызов о забравшемся в принадлежащий епископальной церкви[24] сарай еноте. Вероятно, бешеном. На вызов поехал Фрэнк. Он надел маску и длинные, по локоть, перчатки, залез под сарай, посветил фонариком, увидел енота и тот убежал, как и положено здоровому зверю. Обычно, так и бывало. С бешеными енотами могли возникнуть проблемы, со здоровыми — почти, никаких. В этот раз, молодая, слегка за двадцать, девушка предложила ему холодной газировки со стола проходившей в тот момент на парковке распродажи домашней выпечки. Газировка была отвратительной — сильно разбавленной и почти без сахара — но Фрэнк, с удовольствием, провёл время в компании очаровательной дамы, у которой был очень заразительный смех и которая, при разговоре, принимала такую обворожительную позу, упирая ладони в бока, что внутри у Фрэнка всё замирало.

— Что входит в ваши обязанности, мистер Гири? — поинтересовалась Элейн, заканчивая разговор ни о чём и переходя к сути. — Я была бы очень рада, если вы избавите меня от той твари, что поселилась под сараем. Такое предложение. У вас губы посинели.

После работы он вернулся и заколотил дырку, через которую енот забирался в подпол. Прости, енотик, но человек — есть человек, подумал он и повел свою будущую жену в кино.

Это было 12 лет назад.

Что же произошло? Его ли в том вина или у брака есть срок годности?

Долгое время Фрэнк считал, что всё хорошо. У них появился ребенок, они купили дом, не имели проблем со здоровьем. Не всё, конечно, было чики-пуки. Денег постоянно не хватало. Нана оказалась не самой прилежной ученицей. Иногда Фрэнк… ну… утомлялся происходящим. И, с каждым разом, всё ближе подбирался к краю. Все ошибаются и за 12 лет, сорваться может любой. Только, жена считала иначе. 8 месяцев назад она рассказала, как именно.

Наболевшим она поделилась после пресловутого удара кулаком в стену. Незадолго до этого инцидента, она сказала, что отдала 800 долларов своей церкви, в фонд помощи голодным детям в какой-то африканской жопе мира. Фрэнк не был бессердечным человеком, он разделял страдания других. Но нельзя отдавать деньги, которые остро необходимы самому. Нельзя рисковать благополучием собственного ребенка ради чужих детей. Странное дело — даже увеличение суммы ипотечных платежей не стало причиной того удара. Его причиной стало то, что произошло дальше, а, особенно, тот взгляд, с которым Элейн это говорила — одновременно, и вызывающий и стыдливый. «Я так поступила, потому что это мои деньги». Будто, предыдущие 11 лет брака для неё ничего не значили и она могла делать, что в голову взбредет, даже, не ставя его в известность. Поэтому он и ударил стену (не жену, а стену), Нана, в слезах, убежала наверх, а Элейн тогда заявила:

— Вот, ты и раскрылся, парень. Однажды, под руку тебе угодит, отнюдь, не стена.

Фрэнк не нашел сказать ничего, что изменило бы её мнение. Предстоял развод. Либо по суду, либо мирно. Фрэнк выбрал последнее. Она ошиблась. Фрэнк не раскрылся. У него хватало сил. Он — защитник.

После всей этой истории, у него оставалось несколько вопросов: чего она хотела добиться? Какая ей во всём этом выгода? Это было какое-то нереализованное детское желание? Какая-то форма садизма?

Что бы это ни было, всё казалось, чертовски, невероятным. Совершенно, бессмысленным. Это совсем не была того рода бессмыслица, похожая на историю афроамериканца, в возрасте 38 лет приехавшего в район трех округов (или любого другого округа в США) и столкнувшегося с расизмом. Расизм, в принципе, бессмысленен, в конце концов. Он вспомнил одну дочку шахтера, в первом или во втором классе, у которой зубы торчали в стороны, как карты в руке игрока в покер, а волосы, заплетенные в хвостики, были настолько короткими, что были похожи на торчащие из головы пальцы. Она ткнула в него пальцем и заявила: «Твоя кожа цвета гнили, Фрэнк. Как грязь под ногтями у моего папки».

Выражение её лица, тогда, было наполовину отстраненным, наполовину заинтересованным и, абсолютно, непроходимо тупым. Ещё в детстве Фрэнк осознал весь ужас человеческой глупости. Позже, он, частенько, сталкивался с такими лицами. Они могли пугать, могли злить, но его они притягивали. У глупых лиц была какая-то невероятная сила притяжения.

Только, Элейн не была глупой. Трудно найти человека, менее глупого, чем она.

Элейн прекрасно знала, каково это — быть преследуемой в магазине белым парнем, не обладавшем аттестатом, даже, о начальном образовании, и изображавшем из себя Бэтмэна в попытке подловить её на краже банки с орешками. Элейн часто сталкивалась с протестующими у стен центра планирования семьи, слышала проклятия и пожелания гореть в аду от тех, кто, даже, не знал её имени.

Так, зачем ей всё это нужно? Зачем причинять ему боль?

Ответ был только один: она имела права на свои переживания.

В поисках зеленого «Мерседеса», Фрэнк не переставал думать о Нане, которая пинками расшвыривала мелки и стирала подошвами собственноручно сделанный рисунок.