Офицер спокойно улыбался, несмотря на предъявленные ему обвинения. Клинт был зол, очень зол. Он так не злился, наверное, с тех пор, как был в возрасте Джареда. Как будто, в его голове открылась коробка с самыми гадкими вещами времен детства. Первую сдерживающую нить с этой коробки срезала ложь его жены, вторую «аврора», допрос Эви справился с третьей, а случившееся с Джанет распахнуло её. Ему захотелось избить Питерса чем-нибудь тяжелым. Хотелось схватить телефон со стола и разбить им ему нос, хотелось снять со стены грамоту в стеклянной рамке «Офицер исправительного учреждения года» и разбить ему её об голову. Клинт изо всех сил боролся с такими мыслями, он психиатром-то стал, в первую очередь, из-за этого.
Как там Шеннон, однажды, сказала: «Клинт, милый, если продолжишь в том же духе, до добра это тебя не доведет». Конечно, она имела в виду, что когда-нибудь он кого-нибудь прибьёт и, наверное, она была права. Этот разговор случился, вскоре, после того, как суд дал ему право жить отдельно и ему, больше, не приходилось драться. После этого, в последний учебный год, всю свою ярость и энергию он выпускал на беговой дорожке. Это тоже была идея Шеннон, и она была, чертовски, права. «Тебе нужно чаще бегать», — сказала она. И он бежал. Бежал от старой жизни, подобно Пряничному Человечку, бежал к медучилищу, браку, наконец, отцовству.
Большинство детдомовских не справились, этому противилась сама система. Большинство из них оказались в заведении, типа Дулинга, или тюрьмы «Львиная голова», что находилась дальше по шоссе и, согласно расчетам инженеров, постепенно сползала с холма. В самом деле, в тюрьме Дулинга было много девчонок из детдомов и все они находились во власти Дона Питерса. Клинту повезло. Он справился с трудностями. Ему помогла Шен. Он уже давненько о ней не вспоминал. Но плотину прорвало и улицы залило водой. Кажется, дни больших катастроф, частенько, становились днями воспоминаний.
Клинтон Ричард Норкросс попал в детский дом в 1974, когда ему было шесть лет. Позднее, ознакомившись со своим личным делом, он выяснил, что попадал туда и раньше. Обычная история: родители-подростки, наркотики, бедность, криминал, вероятно, умственные расстройства. Безымянный соцработник, допрашивавший мать Клинта записал: «Обеспокоена передачей своей печали сыну».
Отца Клинт совсем не помнил, а единственное воспоминание о матери представляло собой молодую девушку с вытянутым лицом, державшую его за руки и требовавшую не грызть ногти. Лила, как-то спросила, хочет ли он связаться с ними, если они ещё живы. Клинт не хотел. Лила тогда сказала, что понимает, но ничего она не понимала, и Клинт был рад этому. Ему бы не хотелось, чтобы она понимала. Тот Клинтон Норкросс, за которого она вышла замуж, был тихим спокойным рассудительным человеком, который оставил прошлое позади.
Только, ничего оставить не получается. Ничего не забывается, пока не наступает смерть или болезнь Альцгеймера. Он это прекрасно понимал. Он видел это во время каждого сеанса общения с заключёнными: мы носим своё прошлое на шее, как ожерелье, сделанное из пахучего чеснока. Что бы ты ни делал, носи его снаружи, или прячь под воротник, ничего не изменится, запах останется. Можно биться с этим запахом, сколько угодно, но аромата клубники не получишь.
Он жил в полудюжине семей и нигде не чувствовал себя, как дома, если под этим словом подразумевать какое-то безопасное место. Видимо, именно поэтому он начала работать в тюрьме. Нахождение здесь напоминало ему о годах детства и юности, оно давало ощущение постоянной напряженности, подобно удавке на шее. Ему хотелось помогать тем, кто оступился, потому что он-то понимал, каково это — застрять на распутье. Именно в этом лежал корень решения Клинта оставить частную практику.
Некоторые приюты были, довольно, хорошими, но Клинт нигде подолгу не задерживался. Лучшее, что о них можно сказать, так это то, что в помещениях было чисто, а персонал вел себя тихо и ненавязчиво, не делая ничего, сверх того, что позволяло им получать дотации от государства. И они легко забывались. Забывать об этом было, даже, приятно.
Худшие были плохими по-разному. Там постоянно не хватало еды, в домах было грязно, а зимой жутко холодно. Были те, где заставляли работать, были такие, где применяли насилие. Девочки в детдомах страдали сильнее. Они всегда страдали сильнее.