Спящие красавицы

Кейли лежала на коленях у Мойры, её лицо было покрыто белыми нитями, которые вздымались при каждом выдохе. Мойра держала её за руку, но даже не пыталась разорвать покров. По громкой связи в тюрьме сообщили, что сдирать его очень опасно, то же самое, говорили и в новостях. Сквозь покров она чувствовала тёплые тонкие пальцы Кейли, похожие, на ощупь, на залитые пластиком карандаши. Они были любовницами с тех самых пор, как Кейли заехала в В-11 за вооруженное нападение. Несмотря на разницу в возрасте, они легко сошлись. Чувство юмора Кейли смягчало холодный цинизм Мойры. Кейли была добрым человеком, её свет заполнял ту тьму, которая поселилась в Мойре после того, что она видела и натворила. Она изящно танцевала, прекрасно целовалась и, хоть они нечасто занимались сексом, но, когда занимались, она и в этом была шикарна. Когда они вместе лежали, скрестив ноги, тюрьма и весь остальной мир вокруг них исчезали, оставались только они вдвоём.

Кейли неплохо пела. Она три года подряд выигрывала конкурс самодеятельности. Когда она в октябре а капелла исполняла «The First Time Ever I Saw Your Face» Роберты Флэк[71], у всех глаза были на мокром месте. Видимо, больше песен не будет, решила Мойра. Во сне люди чаще разговаривают, а не поют. Если бы Кейли начала петь, никто бы ничего толком не расслышал. А, что, если эта дрянь заполнила её горло и лёгкие? Если так, как ей удается дышать?

Мойра пошевелила одним коленом, затем другим, осторожно раскачивая свою возлюбленную.

— Ну, зачем, ты уснула, девочка? Почему не дождалась меня?

Подошли Джанет и Ангелочек. Они толкали перед собой кухонную тележку, на которой стояли два больших чана с кофе и две пластиковые кастрюли с соком. Мойра почувствовала их раньше, чем они появились, потому что с ними был мужчина, а у них всегда горький запах. Их сопровождал офицер Рэнд Куигли. Мойра подумала о том, сколько ещё женщин-офицеров осталось в строю. Видимо, немного. Вряд ли кто-то из них появится к следующей смене.

— Кофейку, Мойра? — спросила Ангелочек. — Охуенно бодрит.

— Нет, — отозвалась та. Она продолжала раскачивать лежавшую на коленях Кейли.

— Уверена? Реально, помогает. Чтоб мне сдохнуть, если вру.

— Нет, — повторила Мойра. — Проваливай.

Куигли не понравился её тон.

— Следи за языком.

— А то, что? Стукнешь меня палкой по башке и я усну? Ну, давай! Так даже лучше будет.

Куигли не ответил. Он выглядел измотанным. Мойра не понимала, с чего бы ему уставать. Его всё это не касалось, этот крест несли только женщины.

— Бессонница, да? — спросила Ангелочек.

— Ага. Когда не надо.

— Везет нам, — отозвалась Ангелочек.

«Нет, — подумала Мойра. — Нам, как раз, не везет».

— Мне жаль, — сказала Джанет, и видно было, что ей, действительно, жаль. Мойру это задело за живое. Но она не станет плакать в присутствии офицера Куигли или этих молодух. Не станет.

— Проваливайте, сказала.

Когда они ушли, громыхая своей грёбаной кофе-машиной, Мойра склонилась над спящей сокамерницей. Ей происходящее не казалось сном. Скорее, это было похоже на магическое заклинание.

Она очень поздно познала любовь, чудо, что это чувство, вообще, посетило её. Это было похоже на розу, выросшую на дне воронки от взрыва. Она должна быть благодарна за всё время, проведенное с ней. Но, глядя на белую маску на её лице, чувство благодарности куда-то исчезло.

Только, не из её глаз. Когда команда кофеваров ушла, оставив после себя приторный запах, Мойра дала волю слезам. Они капали на белую маску и та, мгновенно, их впитывала.

«Если она где-то рядом. Если я, тоже, смогу уснуть, мы найдем друг друга и навсегда останемся вместе».

Но нет. У неё бессонница. Она появилась с тех самых пор, как Мойра методично вырезала всю свою семью, в том числе немецкую овчарку Слаггера. Она подошла к нему, погладила, позволила лизнуть руку, а затем перерезала псу горло. Хорошо, если она могла поспать хотя бы пару часов за ночь. Чаще всего она вообще не спала… а ночи в Дулинге длинные. Но Дулинг — это просто место. Настоящая тюрьма — это бессонница. Это одиночная камера, из которой нельзя выйти за хорошее поведение.

«Я останусь в сознании, когда они все уснут, — подумала Мойра. — И охрана и зэчки. Мне придется выбираться отсюда. Хотя, я бы осталась. Да и зачем, куда-то идти? Моя Кейли может проснуться. С этой штукой всякое может быть».

Мойра не умела петь, как Кейли — чёрт, она даже тональность не выдерживала — но эту песню Кейли особенно любила. Мойра начала её петь, продолжая раскачивать коленями, будто давила педали невидимого органа. Её муж постоянно слушал эту песню, и она заучила слова. Кей как-то услышала, как она поёт и потребовала записать ей слова. «Как мило!» — воскликнула тогда Кейли. Песня была со сборника каких-то кантри-песенок на пластинке. Так, Мойра её и выучила. У её мужа была огромная коллекция пластинок. Только, всё это, уже, неважно. Ранним утром, 7 января 1984 года мистер Данбартон обрёл вечный покой. Она ударила его ножом в грудь, он сел, в его глаза читался немой вопрос: «За что?»