Спин

Теперь же я открыл на пробу один конверт и вскоре понял, что это 1) любовное письмо и 2) написанное почерком, вовсе не похожим на убористый почерк отца, который я видел в посланиях из коробки «Памятные вещи (Маркус)».

Стало быть, в колледже у матери была любовь. Такие новости могли бы озадачить Маркуса Дюпре (мать вышла за него через неделю после выпускного), но вряд ли шокировали бы кого-то еще. Я так и не понял, зачем было прятать коробку в погребе – после того, как все эти годы она неизменно стояла на самом видном месте.

Может, ее спрятала вовсе не мать? Я не знал, кто заходил в дом с тех пор, как ее хватил удар, и до моего приезда днем позже. Кэрол обнаружила мать в бессознательном состоянии на диване, а кто-то из прислуги Казенного дома, наверное, помог прибраться. Еще здесь побывали санитары, готовившие мать к транспортировке. Но ни у кого из них не нашлось бы хоть сколько-нибудь убедительной причины уносить коробку «Памятные вещи (учеба)» в погреб и прятать в темный проем между котлом и стенкой фундамента.

Да и стоит ли забивать себе голову? В конце концов, это не преступление – переставить коробку с одного места на другое, хоть и странно. Может, козни местного барабашки? Скорее всего, я никогда не узнаю, что случилось, поэтому нет никакого смысла об этом размышлять. Все в этой комнате, все до единого предметы в доме, включая коробки, рано или поздно будут проданы, уничтожены или разобраны по частям. Я тянул резину, Кэрол тоже не спешила, но это дело давно пора было довести до конца.

Однако пока…

Пока я вернул коробку «Памятные вещи (учеба)» на верхнюю полку этажерки – поставил между «Памятными вещами (Маркус)» и «Всякой всячиной», придав пустой комнате привычный вид.

* * *

Самый непростой вопрос, который я поднимал, общаясь с Воном Нго Веном по поводу предстоящей процедуры, касался совместимости препаратов. Я не имел никакой возможности приостановить традиционное лечение (ибо у Джейсона тут же начался бы пагубный рецидив), но в высшей степени опасался комбинировать ежедневную лекарственную пропись с марсианской биохимической реконструкцией.

Вон пообещал, что проблем не будет. Коктейль долгожителя не являлся «лекарством» в общепринятом смысле слова. По сути дела, с моей легкой руки в кровоток Джейса попало нечто вроде компьютерной программы, которую запустит сама биология. Земные лекарства обычно работают с белками и клеточными оболочками, но зелье Вона воздействует на саму ДНК.

Веществу тем не менее предстояло проникнуть в клетки, а по пути договориться с составом крови и иммунной системой Джейсона. Но Вон был категоричен: это не имеет значения. Коктейль достаточно гибок и способен действовать на фоне любого физиологического состояния, кроме разве что смерти.

Однако ген АРС так и не переселился на красную планету, и лекарства, которые принимал Джейс, оставались там неведомы. Вон настаивал, что мои опасения необоснованны, но я заметил, что он улыбался реже обычного. В итоге сошлись вот на чем: я приторможу с лечением АРС на неделю перед первой инъекцией. Не остановлю его, но снижу дозировку.

Похоже, наша тактика сработала. Ко времени прибытия в Казенный дом у Джейсона наблюдалась лишь незначительная симптоматика (притом что дозировка лекарств заметно снизилась), и мы приступили к процедуре с самым оптимистичным настроем.

Через три дня я уже не мог сбить температуру. Днем позже Джейсон впал в беспамятство. На следующий день кожа его покраснела и пошла волдырями. Тем вечером он начал кричать.

И кричал даже после того, как я поставил ему укол морфия.

Нет, он не кричал во все горло, он стонал, совершенно непроизвольно, то громче, то тише; так подвывает больная собака, но никак не человеческое существо. В моменты просветления Джейсон не издавал подобных звуков и не помнил о них, хотя гортань его воспалилась и сильно болела.

Собрав волю в кулак, Кэрол делала вид, что справляется. В некоторых уголках дома – в дальних спальнях, на кухне – стенания Джейсона были почти не слышны; там-то Кэрол и проводила почти все время, читала книги и слушала местное радио. Но напряжение было очевидным, и вскоре она опять начала пить.

«Начала», пожалуй, не самое подходящее слово. Пить она не прекращала, разве что срезала дозу до функционального минимума и балансировала между осязаемым кошмаром абстинентного синдрома и манком беспробудного пьянства. Только не подумайте, что это далось ей без труда. Кэрол ступила на весьма непростой путь и довольно долго не сворачивала с него, движимая любовью к сыну, пусть даже и латентной, продремавшей столько лет. Но криков боли она не выдержала.