Спин

Он произнес речь (слава богу, краткую), ссылаясь на наследие Вона Нго Вена и его веру, что сеть репликаторов, которых вот-вот выселят на окраины Солнечной системы, вскорости просветит нас относительно природы и смысла Спина. Ломакс сыпал громкими словами о том, как человечество оставит свою метку в космосе. («Строго говоря, – шепнул Джейсон, – не в космосе, а в галактике. И что еще за метка? Собачья метка на пожарном гидранте? Надо бы ему нанять редактора для своих речей».) Наконец Ломакс процитировал русского поэта девятнадцатого века. Его звали Федор Тютчев, и он не видал Спина, чего нельзя было сказать по его стихотворению:

И, как виденье, внешний мир ушел…
И человек, как сирота бездомный,
Стоит теперь и немощен и гол,
Лицом к лицу пред пропастию темной.
На самого себя покинут он —
Упра́зднен ум, и мысль осиротела —
В душе своей, как в бездне, погружен,
И нет извне опоры, ни предела…
И чудится давно минувшим сном
Ему теперь все светлое, живое…
И в чуждом, неразгаданном ночном
Он узнает наследье родовое.

Затем Ломакс сошел с помоста, и после прозаичного обратного отсчета первая ракета извергла столп огня и устремилась верхом на нем в занебесные дали, чтобы разгадать тайны космоса. Чуждого и ночного. Чтобы узнать «наследье родовое».

Все смотрели вверх. Джейсон же закрыл глаза и сложил руки на коленях.

* * *

Мы переместились в приемную вместе с остальными гостями, чтобы дать интервью представителям прессы. (Джейсону выделили двадцать минут на кабельном новостном канале. Мне выделили десять. Я был «врач, пытавшийся спасти жизнь марсианского посла», хотя всего лишь потушил горящий ботинок, а когда Вон упал, оттащил его тело с линии огня. После базовой сердечно-легочной реанимации мне стало в полнейшей мере ясно, что Вону уже не помочь и что правильнее всего будет залечь на асфальт и не поднимать головы, пока не прибудет подмога. Именно это я и рассказывал репортерам, пока до них не дошло, что пора бы завязать с такими вопросами.)

Президент Ломакс шагал по залу, пожимая руки, а когда его снова увлекла за собой охрана, И Ди подкараулил нас с Джейсоном у буфетной стойки.

– Ну вот, ты получил, чего хотел. – Он обращался к Джейсону, но глядел на меня. – Теперь сделанного не воротишь.

– В таком случае и говорить не о чем, – заметил Джейсон.

Мы с Воном пришли к выводу, что Джейса следует держать под наблюдением – как минимум несколько месяцев после процедуры. Ему втайне сделали всевозможные неврологические анализы, включая серию МРТ. Ни одна из проверок не выявила никаких дефектов; все физиологические перемены были связаны только с выздоровлением от АРС. Другими словами, организм Джейса начал жизнь с чистого листа – с такого чистого, что я бы и сам не поверил.

Тем не менее Джейсон слегка изменился. Я спросил у Вона, для всех ли Четвертых характерна психологическая перестройка. В каком-то смысле, ответил тот. После процедуры ожидалось, что марсианские Четвертые будут вести себя иначе, но у слова «ожидалось» было двойное значение: да, говорил Вон, ожидалось (то есть считалось весьма вероятным), что Четвертый изменится, но перемена также ожидалась и от него (то есть требовалась) в глазах общественности и официальных лиц.

Так в чем же переменился Джейсон? Во-первых, он стал иначе двигаться. Он всегда очень ловко скрывал признаки АРС, но теперь в его жестах и походке заметно проявилась новая свобода: вылитый Железный Дровосек после масленки. Временами у него случались перепады настроения, но не такие резкие, как раньше: да, ему бывало грустно, но не до ужаса, и еще он стал меньше ругаться – то есть перестал проваливаться в те эмоциональные воронки, где не остается никаких эпитетов, кроме «долбаный». К тому же он стал чаще шутить.

Неплохо, скажете вы. Да, неплохо, но это лишь вершина айсберга. Другие перемены беспокоили меня гораздо сильнее. Джейсон отстранился от повседневного руководства «Перигелием» – настолько, что сотрудники отчитывались перед ним раз в неделю, а во всех остальных случаях просто игнорировали. Он начал читать черновые переводы марсианских трудов по астрофизике, тем самым балансируя на грани официальных запретов (если не нарушая их подчистую). Единственным событием, пробившим броню новообретенного спокойствия, стала смерть Вона; она выбила Джейсона из колеи и причинила ему боль, природу которой я не вполне понимал.

– До тебя хоть дошло, – сказал И Ди, – что мы только что видели конец «Перигелия»?