Спин

Нет, но удивила. С одной стороны, это был мой собственный поступок, сказала Диана, а с другой – поступок марсианской биотехнологии. Я склонен был с нею согласиться… но к такому сразу не привыкнешь. Как и после любого перехода (от детства к юности, от юности к зрелости), у меня появились новые императивы, новые возможности и ограничения. Новые сомнения.

Впервые за много лет я перестал себя узнавать.

* * *

Я почти закончил сборы, когда вниз спустилась слегка пьяная Кэрол. Она пошатывалась, и в руках у нее была коробка из-под обуви.

С надписью «Памятные вещи (учеба)».

– Забери, – сказала Кэрол. – Это вещи твоей матери.

– Если она важна для вас, оставьте себе.

– Спасибо, я уже взяла из нее все, что хотела.

Я открыл коробку и взглянул на содержимое:

– Письма?

Анонимные письма на имя Белинды Саттон, на девичье имя моей матери.

– Да. Выходит, ты их видел. Читал когда-нибудь?

– По сути дела, нет. Знаю лишь, что это любовные послания.

– О господи, как же слащаво это звучит. Я предпочла бы называть их данью уважения. Почитай ты их повнимательнее, увидел бы, что они вполне целомудренны. И не подписаны. Твоя мать получала их, когда мы с ней учились в университете. Тогда она встречалась с твоим отцом и вряд ли решилась бы показать ему корреспонденцию. Ведь и он писал ей. Поэтому она показывала их мне.

– Она так и не узнала, кто отправитель?

– Нет. Так и не узнала.

– Ей, наверное, было любопытно?

– Разумеется. Но к тому времени она уже была помолвлена с Маркусом Дюпре. Начала встречаться с ним, когда Маркус с Эдом строили свой первый бизнес: разрабатывали и производили высотные воздушные шары. В те времена стратостаты были, по словам Маркуса, «технологией полета мысли»: слегка безумной, слегка идеалистической. Белинда называла Маркуса и Эда «братья Цеппелины». А мы, получается, были сестры Цеппелин. Мы с Белиндой. Ведь именно тогда я начала флиртовать с Эдом. В каком-то смысле, Тайлер, весь мой брак был всего лишь попыткой сохранить дружбу с твоей матерью.

– Эти письма…

– Любопытно, что Белинда хранила их столько лет. Ведь любопытно? Наконец я спросила, почему она их не выбросит. «Потому что они искренние», – ответила она. Твоя мать хранила эти письма из уважения к отправителю. Последнее она получила за неделю до свадьбы. После свадьбы писем не было. А годом позже я вышла замуж за Эда. Даже тогда мы оставались неразлучны, она тебе не рассказывала? Вместе ездили в отпуск, вместе ходили в кино. Когда родились близнецы, Белинда приехала в больницу. А когда она впервые привезла тебя домой, я встречала ее у двери. Но все изменилось, когда разбился Маркус. Твой отец был замечательный человек, Тайлер, такой простой, веселый, забавный – никому, кроме него, не удавалось развеселить Эда, – но и чрезвычайно безрассудный. Его смерть сокрушила Белинду, и не только в эмоциональном смысле. Маркус растратил почти все сбережения, а остатки Белинда отдала за обслуживание ипотеки в Пасадене. Поэтому, когда Эд решил перебраться на восток и мы выкупили этот участок, было вполне естественно пригласить ее жить в гостевом доме.

– В обмен на услуги по ведению домашнего хозяйства, – заметил я.

– Это Эд придумал. Я лишь хотела, чтобы Белинда была рядом. Мой брак оказался не таким успешным, как ее. Совсем наоборот. К тому времени Белинда, по сути дела, осталась единственной моей подругой. Почти что наперсницей. – Кэрол улыбнулась. – Почти что.

– Так вы хотите сохранить эти письма как часть вашей с ней истории?

– Нет, Тайлер.

Она снова улыбнулась, словно беседовала с недоразвитым ребенком.

– Разве я не сказала? Это мои письма. – Улыбка ее потускнела. – Ну что ты так оторопел? Твоя мать была совершенно гетеросексуальной женщиной – такой же, как и все остальные, кого я знала. Просто меня угораздило в нее влюбиться. Влюбиться так самоотверженно, что я готова была пойти на что угодно – даже вступить в брак с человеком, который с самого начала был мне немного неприятен, – чтобы удержать ее рядом. И за все это время, Тайлер, за все эти годы я ни разу не обмолвилась о своих чувствах. Ни разу, если не считать этих писем. Приятно было знать, что она их сохранила, хотя мне они всегда казались потенциально опасными – вроде взрывчатки или радиоактивного вещества. Подумать только, свидетельства моей глупости всегда прятались на самом видном месте. Когда твоя мать умерла – то есть в тот самый день, когда она умерла, – я слегка запаниковала; спрятала коробку; подумывала уничтожить письма, но не смогла, не смогла себя заставить; а потом, после развода с Эдом, когда больше некого было обманывать, я просто забрала их. Потому что, ты же понимаешь, они мои.

Я не знал, что сказать. Кэрол взглянула на мое лицо, печально покачала головой, положила хрупкие руки мне на плечи:

– Не расстраивайся. Наш мир полон сюрпризов. Все мы рождаемся чужими и для себя, и для окружающих. И редко удостаиваемся даже формального знакомства.

* * *

Итак, четыре недели я выхаживал Диану в одном из мотелей штата Вермонт.