Спин

Надо сказать, только физически, ибо психологическая травма, пережитая ею на ранчо Кондона и в дни после нашего побега, до крайности вымотала ее. Диана ушла в себя. Когда она закрыла глаза, наш мир катился в пропасть. Когда открыла снова, поняла, что в мире не осталось никаких ориентиров, и я не властен был это исправить.

Поэтому лишь осторожно предлагал свою помощь. Объяснял то, что следовало объяснить. Ничего не требовал и ясно давал понять, что не жду никакой награды.

Постепенно в ней пробуждался интерес к постспиновому миру. Она спрашивала про Солнце, снова благосклонное к Земле, и я пересказал ей слова Джейсона: мембрана все еще на месте, хотя нас выпустили из темпорального заточения; мембрана защищает Землю – так же как всегда защищала, преображая летальную радиацию в симулякр солнечного света, приемлемый для планетарной экосистемы.

– Но почему ее вырубили на целых семь дней?

– Не вырубили, а увеличили проницаемость. Чтобы кое-что могло сквозь нее пройти.

– Ты о той штуковине в Индийском океане?

– Да.

Она попросила включить запись последних часов жизни Джейсона. Слушала и рыдала. Спросила, что стало с прахом: забрал его И Ди или же он остался у Кэрол. (Нет и нет. Кэрол силком вручила мне урну и велела распорядиться прахом по собственному усмотрению. «Самый ужас в том, Тайлер, что ты знал его лучше, чем я. Для меня Джейсон всегда оставался загадкой, тайнописью, сыном своего отца. Но ты был его другом».)

Мы смотрели, как мир заново открывает себя. Мертвецов похоронили в братских могилах; выжившие (перепуганные, убитые горем, осиротевшие) начинали понимать, что планета вновь обрела будущее, каким бы чудны́м оно ни оказалось. Мое поколение ожидало чего угодно, но не такого поворота. С наших плеч упала гора угрозы глобального вымирания: и что нам, спрашивается, без нее делать? Как быть, когда из приговоренных к казни мы превратились в простых смертных?

На записи из Индийского океана мы видели исполинскую конструкцию, вросшую в шкуру нашей планеты; видели, как до сих пор вскипает и обращается в пар океан, соприкасаясь с громадными опорами. Ее уже начали называть Дугой или Порталом – не только из-за формы, но еще и потому, что бывшие в плавании корабли возвращались в порты с рассказами о потере путеводных радиосигналов, отказе компасов, девственной береговой линии там, где не должно быть никакой суши. В те места немедленно отправились военные флотилии. В своем аудиозавещании Джейсон намекал на объяснение сего феномена, но услышать его довелось лишь немногим: мне, Диане и тем десяти-двенадцати людям, которые получили по почте конверты.

Становилось прохладнее, и Диана потихоньку стала двигаться: бегала трусцой по грунтовой дорожке за мотелем, а когда возвращалась, от волос ее пахло листопадом и дымом из каминных труб. У нее опять появился аппетит, а в ближайшем кафе как раз наладилось меню. Доставку продуктов возобновили, да и вся национальная экономика со скрипом приходила в движение.

Мы получили известие, что марсианский Спин также остановился: наконец-то удалось вернуть межпланетную связь; в одной из своих ура-патриотических речей, призванных сплотить нацию, президент Ломакс даже намекнул, что планирует воскресить программу пилотируемых космических полетов: сделать первый шаг к установлению тесного контакта с «нашей братской планетой», как он (подозрительно восторженно) выражался.

Мы говорили о прошлом. Говорили о будущем.

Занимались чем угодно, но не бросались друг другу в объятия.

Мы слишком (или недостаточно?) хорошо знали друг друга. У нас было прошлое, но не было будущего. К тому же Диану тревожило исчезновение Саймона в окрестностях Манассаса.

– Из-за него ты чуть не умерла, – напомнил я.

– Но он не желал мне зла. Ты прекрасно знаешь, что он не злодей.

– В таком случае его простота хуже злодейства.

Диана закрыла глаза, задумалась. Затем сказала: