о человеческой добродетели или способности; и всеми возможными
способами будет стараться достигнуть того, чтобы люди стремились, насколько это в их силах, жить по предписанию разума, движимые
не страхом или отвращением, но одним только аффектом
удовольствия.
Г
л. XXVI.
Кроме людей мы не знаем в природе ничего единичного, чья душа могла бы доставлять нам удовольствие и что можно былобы соединить с собой узами дружбы или какого-нибудь общения. А
потому соображения нашей пользы не требуют сохранения того, что
существует в природе, кроме людей, но учат нас сохранять, разрушать или употреблять это, на что нам нужно, сообразно с
различной пользой, которую можно отсюда извлечь.
Г
л. XXVII.
Польза, извлекаемая нами из внешних вещей, кроме опытаи познания, приобретаемого нами путем наблюдения и изменения их
из одних форм в другие,
состоит главным образом в сохранении нашего тела. И в этом смысле
всего
тело, что все части его делаются способными правильно совершать
свои отправления. Ибо, чем способнее тело подвергаться многим
действиям со стороны внешних тел и многими способами
действовать на них, тем способнее душа к мышлению (см. т. 38 и
т. 39, ч. IV). Но в природе, кажется, весьма мало таких вещей.
Поэтому для потребного питания тела необходимо пользоваться
многими питательными средствами различной природы; тело
человеческое состоит ведь из весьма многих частей различной
природы, которые нуждаются в беспрерывном и разнородном
питании, для того чтобы все тело было одинаково способно ко всему, что может вытекать из его природы, и, следовательно, чтобы душа
была одинаково способна к постижению большего числа вещей.
Г
л. XXVIII.
Однако для добывания этих питательных средств едва либыло бы достаточно сил каждого отдельного человека, если бы люди
не помогали друг другу. В сокращенном виде деньги представляют
все вещи. Отсюда и произошло, что их образ обыкновенно всего
более занимает душу черни, так как они едва ли могут вообразить
себе какой-либо вид удовольствия без сопровождения идеи о деньгах
как причины его.
Г
л. XXIX.
Но этот порок свойствен только тем, которые ищут денегне вследствие нужды и по необходимости, но потому, что научились
различным способам наживы, которыми они весьма гордятся.
Впрочем, они по обыкновению продолжают заботиться о своем теле, но скупо, так как они, по их мнению, теряют в своих богатствах все
то, что расходуют на сохранение своего тела. Наоборот, кто знает
истинное употребление денег и меру богатства определяет одной
только нуждой, тот живет, довольствуясь малым.
Г
л. XXX.
Таким образом, так как хороши те вещи, которыеспособствуют частям тела совершать их отправления, и так как
удовольствие состоит в том, что способность человека, поскольку он
слагается из души и тела, поддерживается и увеличивается, то, следовательно, все, что приносит удовольствие, —
удовольствие, и их способность к действию не соразмеряется с
нашей пользой и так как, наконец, удовольствие большей частью
относится преимущественно к какой-либо
одной части тела, то аффекты удовольствия (если только при этом
нет разума и твердости духа), а следовательно, также и желания, возникающие из них, могут быть чрезмерны. К этому должно
прибавить, что под влиянием аффекта мы считаем главным то, что
приятно для нас в настоящее время, и не можем с одинаковым
аффектом оценить будущее (см. сх. т. 44 и сх. т. 60, ч. IV).
Г
л. XXXI.
Суеверие, наоборот, признает, по-видимому, хорошим то, что приносит неудовольствие, а злом то, что приносит удовольствие.Но, как мы уже сказали (см. сх. т. 45, ч. IV), никто кроме объятого
завистью не будет находить удовольствия в моем бессилии или
несчастьи. В самом деле, чем большему удовольствию мы
подвергаемся, тем к большему совершенству мы переходим и, следовательно, тем более становимся причастными божественной
природе; и удовольствие, соразмеряемое с истинными требованиями
нашей пользы, никогда не может быть дурно. Наоборот, кто
руководится страхом и делает добро только для того, чтобы избежать
зла, тот не руководится разумом (см. т. 63, ч. IV).
Г
л. XXXII.
Но человеческая способность весьма ограниченна, и еебесконечно превосходит могущество внешних причин; а потому мы
не имеем абсолютной возможности приспособлять внешние нам
вещи к нашей пользе. Однако мы будем равнодушно переносить все, что выпадает на нашу долю, вопреки требованиям нашей пользы, если сознаем, что мы исполнили свой долг, что наша способность не