Спиноза Б. Избранные произведения

субстанции больше труда, чем для создания атрибута (или

сохранения его), т.е., выражаясь яснее и более философским языком, я не знаю, не нуждается ли субстанция во всей своей силе и

сущности, которыми она

__________________

*

Чтобы не искать других примеров, возьмем пример паука, который ткет

свою паутину с легкостью, тогда как люди могли бы сделать ее лишь с

большим трудом; напротив, люди исполняют с легкостью многое, что, может быть, невозможно и для ангелов.

2

04

сохраняется, также для сохранения своих атрибутов. Но я оставляю

это пока в стороне и исследую, что хочет сказать наш уважаемый

автор, т.е. что он разумеет под словами «легкий» и «трудный». Я не

думаю и не могу допустить, что он понимает под «трудным»

невозможное (чего ни в каком случае нельзя себе представить, как

оно может случиться), а под «легким» то, что не содержит

противоречия (что легко представить, как оно случается). Однако в

третьем «Размышлении» он, на первый взгляд, это имеет в виду, говоря: «Я не должен также думать, что недостающее мне труднее

приобрести, чем то, чем я теперь обладаю; очевидно, гораздо труднее

было бы, чтобы я, т.е. мыслящая вещь или субстанция, возник из

ничего, чем и т.д.». Это не согласовалось бы ни со словами автора, ни со всем его образом мыслей. Ибо если отвлечься от первого, то

между возможным и невозможным, т.е. между мыслимым и

немыслимым, не существует никакого соотношения, как между чем-

нибудь и ничем; поэтому могущество так же мало подходит к

невозможному, как творение и произведение к несуществующему; поэтому не может быть никакого сравнения между возможным и

невозможным. К этому следует прибавить, что можно сравнивать

друг с другом и познавать отношение лишь того, о чем я имею ясное

и отчетливое понятие. Поэтому я оспариваю правильность

заключения, что, кто может произвести невозможное, может

произвести и возможное. Ибо, спрашиваю я, что это было бы за

заключение: кто может сделать четырехугольный круг, может

сделать и круг, все радиусы которого равны; или: кто может

заставить ничто испытать нечто, или: кто может пользоваться ничем

как материей, из которой он нечто изготовляет, тот будет также в

состоянии сделать нечто из чего-нибудь. Ибо между такими

понятиями, как сказано, нет ни согласия, ни подобия, ни сравнения и

никакого иного отношения. Каждый может это видеть, если он

только немного подумает об этом. Поэтому я считаю, что этот

способ понимания вещей совершенно противен образу мыслей

Декарта. Если же рассматривать внимательно вторую из обеих

упомянутых аксиом, то, по-видимому, под большим и труднейшим

Декарт подразумевает более совершенное, а под меньшим и

легчайшим — менее совершенное. Но и тогда вопрос остается еще

очень темным. Ибо и здесь остается упомянутая трудность, так как я

по-прежнему оспариваю, чтобы

2

05

тот, кто может сделать большее, мог также и с тем же усилием, как

надо допустить в доказываемой теореме, сделать меньшее.

Д

алее, когда он говорит «сотворение (или сохранение) субстанции

более значительно, чем то же относительно атрибутов», то под

атрибутами, конечно, он не может понимать того, что формально

содержится в субстанции и отличается от самой субстанции лишь в

мысли; ибо тогда создание субстанции и атрибутов — одно и то же.

По той же причине он не может также разуметь те свойства

субстанции, которые необходимо вытекают из ее сущности и ее

определения. Еще менее можно под ними понимать свойства и

атрибуты другой субстанции, хотя это, кажется, и есть его мнение.

Ибо если я, например, скажу, что я имею власть сохранить себя

самого, т.е. конечную мыслящую субстанцию, то я не могу поэтому

также сказать, что я имею власть дать себе совершенства

бесконечной субстанции, которая по всей своей сущности

совершенно отлична от меня. Ибо сила * или сущность, с помощью

которой я сохраняю свое бытие, совершенно отлична от силы или

сущности, которою безусловно бесконечная субстанция сохраняет

себя и от которой ее силы и свойства отличаются лишь в мысли.

Поэтому, если бы я допустил (предполагая, конечно, что я сохраняю

себя сам), что могу дать себе совершенства безусловно бесконечной

субстанции, то это было бы то же, как если бы я допустил, что могу

уничтожить все свое существо и снова создать бесконечную

субстанцию. Это было бы, очевидно, гораздо больше, чем просто

принять, что я могу сохранить себя как конечную субстанцию. Если

поэтому под атрибутами или свойствами ничего этого нельзя

разуметь, то остаются лишь качества, которые эминентно содержит