Спиритический салон графини Ельской

Намеренное увиливание начинало утомлять графиню. Если он рассчитывал отделаться от её вопросов таким образом, то глубоко заблуждался.

– Так нет или не знаешь?

– При жизни Лидия Семёновна пускала сюда только одну горничную. После – ничего не изменилось.

«Вряд ли горничная стала бы что-либо переставлять. – Мария сощурилась, вперив пытливый взор в бесцветные глазки дворецкого. – Недоговаривает. Из-за неприязни. Или наказа».

Ничего не оставалось. Графиня сложила руки на груди и нахмурилась. Она не любила приказывать. Да и зачем так себя вести в обычной жизни? С близкими Мария старалась говорить спокойно. Она могла быть требовательной, порой суровой и холодной, так проявлялась её забота, но она никогда не бывала с ними генералом или надзирателем. Здесь же, с подачи князя, все понимали лишь один язык – команд и последующих расправ. Ведь Мария сомневалась, что жестокая натура хозяина дома распространялась только на жену.

– Веди служанку сюда, – наказала графиня формальным тоном, в котором, ко всему прочему, проскользнули и чуждые ей властные нотки.

Помявшись, Платон таки склонил подбородок и отправился выполнять поручение.

Оставшись одна, Мария прошлась по всей комнате и тщательно оглядела всё, что могло бы помочь. Однако ж проверять ящики не спешила: чутьё подсказывало, что их и без неё обрыскали сверху донизу. Разве что в каком-нибудь могло оказаться ещё одно дно? Это было хорошей мыслью, а потому, подойдя к туалетному столику с прямоугольным зеркалом в позолоченной раме, Мария потянулась к ручке ящичка. Но прежде чем дёрнуть за неё, она передумала и присела на стул.

Уговорить себя взглянуть в зеркало удалось только с третьего раза. Графиня напоминала себе струну – натянутую и замершую в ожидании. Отражение могло поведать ей о чём угодно. Вот только Мария не знала, готова ли она к этому.

Вопреки опасениям, кроме собственного измотанного выражения на лице и чуть растрёпанной причёски, Мария ничего не увидела. Тогда она решила внимательнее изучить столик, уставленный банками с помадой, гребешками и флаконами с духами. Растерев содержимое нескольких ароматных смесей между пальцами, графиня пришла к выводу, что Лидия Семёновна любила сладкие и запоминающиеся запахи. Сделав несколько вдохов, Мария сразу же ощутила вкус жжёного сахара на языке. Ко всему прочему, воображение рисовало по-летнему сочную картину: ажурную беседку посреди цветочного сада с душистыми цветами.

Закончив с фантазиями, она наконец добралась до ящиков. Склонившись, в одном из самых нижних графиня нашла парочку беленьких листов, сургучную печать и около пяти перьев и карандашей. Похоже, Лидия Семёновна много писала или рисовала, а может, и всё сразу.

По ногам пробежал холодок.

Мария тут же разогнула спину и настороженно огляделась. В комнате по-прежнему никого не было. Вещи лежали там, где она и запомнила. Однако скверное и давящее чувство, словно вырванное из иного мира и брошенное ей на голову, не позволяло расслабиться.

Графиня ничего не видела, но ей казалось, что она точно что-то слышала. Какой-то звук. Невнятный. Жутковатый. Секунды медленно сгорали, переплавляясь в тягучие минуты, и вот Мария начинала различать эти шумы. Будто что-то уронили.

«Нет, – вдруг осенило её. – Не уронили. Рассыпали по полу».

Лёгкое покашливание подтолкнуло графиню пересечь границу и вернуться в нынешнюю действительность. Комнату заполнило чужое дыхание и неприятный хруст: то был звук, издаваемый горничной. Женщина средних лет в чистеньком коричневом платье с белым фартучком, который туго перетягивал крепкую талию, отчего-то бесперечь заламывала пальцы.

– Меня звать Глашею. У её сиятельства вопросы. Готова отвечать, – неловкой скороговоркой оттарабанила она.

– Глаша, это правда, что только ты заходишь в эту комнату? Неужели нога Андрея Яковлевича сюда не ступала?

Горничная коротко посмотрела на дворецкого, а после произнесла:

– Ступала. Единожды. Барину тяжело находиться здесь.

На все интересующие Марию вопросы Глаша отвечала в той же последовательности – слушала, поднимала испуганный взгляд на Платона и только потом отвечала.

«С этим надо что-то делать». – Графиня начинала злиться.

– Скажи, Глаша, по расписанию ли у твоей барыни наступали женские кровотечения?

– Что вы такое говорите! – неожиданно громко и возмущённо засопел Платон. Кончики его бледных, как поганка, ушей вспыхнули красным. – Разве можно о таком выпытывать?!

Мария насмешливо вздёрнула брови.

– Мне важны все мелочи. К тому же не припоминаю никакого списка с дозволенным или недозволенным. Поэтому, ежели вы не возражаете, я продолжу.

Платон круто развернулся, произнёс ёмкое: «Буду за дверью» и ушёл восвояси.

Графиня поднялась на ноги и смущённо улыбнулась горничной:

– А теперь попробуем ещё раз.

* * *