Сплетня

Кадыр тяжело, словно совсем без сил, опустился на плотный, пружинистый дёрн. Конечно, он понял, зачем сюда приходила Астанда. И ещё он понял, что теперь уже точно назад дороги нет. Он не осмелился подойти и тронуть чуть подрагивающее от движения воздуха, пронизанное солнцем и прочерченное кружевной тенью тканое вышитое богатство. Он просто сидел, смотрел и видел, как тонкая белая рубашка обнимает девичьи плечи, как долго струится вниз, к стройным ногам. Он не имел абсолютно никакого права это видеть – но ровным счётом ничего не мог с собой поделать. Он ужасно устал жить без неё. Если без неё – то уже лучше, наверное, и не жить.

– Ты это… погоди, – смущенно пробормотал дух. – Не надо бы думать того, чего думать не надо бы… Мда…

* * *

Багровое солнце тяжело опускалось за неровную кромку крон. Большая семья собиралась на ужин. Астанда, как всегда, пользуясь вечерней суматохой, ускользнула в свой тайный схрон, чтобы забрать прогретое солнцем добро, пока его не пробрала вечерняя сырость. В густом от низких лучей воздухе жужжали комары, но её они почему-то никогда не трогали – просто звенели над ухом, сопровождая весь её короткий путь к рощице, как глашатаи королеву.

Кадыра она увидела сразу. Он спал, широко разметавшись по дерновой подкладке – так широко, что, казалось, заполнил собой весь её потайной мирок. Прямо над ним тихо шелестела тонкая вышитая ткань – во всей своей запретной интимности, полностью перечёркнутой самим фактом его присутствия здесь.

Внутри неё что-то сразу стремительно и очень сильно скрутилось в пульсирующий ледяной жгут. В глазах потемнело. Сжав изо всех сил веки и кулаки, Астанда попыталась выровнять дыхание и не закричать. Удалось. Только в этот момент она поняла, что за чувство тяжко обрушилось на неё, безжалостно ломая устоявшийся привычный мир.

Она была оскорблена. Смертельно. Навсегда.

Очень осторожно она сделала шаг вперёд и склонилась над человеком, который так вдруг и так бесповоротно научил ее страшному: ненавидеть. Разглядывала долго и внимательно. Гладкую черноту волос, вьющуюся черноту недлинной бороды, рабочую черноту привычных к земле пальцев. На беззащитной шее, в нежной даже у прокалённых солнцем пастухов впадинке, билась чуть заметная жилка. Она никогда не видела его раньше, но точно знала, что это и есть самый главный в её жизни враг.

Затем она выпрямилась, очень медленно закрыла глаза, очень глубоко вдохнула и вздёрнула подбородок. Всё было решено.

* * *

Выстрел прозвучал посреди глубокой ночи внезапно и окончательно. Залились, забесновались в отчаянном лае собаки, застучали дробно пятки, и через пару минут уже выскочил на крыльцо Адгур, старший брат, а за ним, на ходу заряжая ружья, метнулись двое других.

– Я осмотрю здесь, а вы – на задний двор, быстро! – крикнул старший. – Мне кажется, звук был оттуда!

– Осторожнее, умоляю! Что за напасть?! Зафас, что же такое, что стряслось? – запричитала совершенно сбитая с толку, едва проснувшаяся мать.

– Дочерей проверь! Астанда, где Астанда?! – кричал Зафас, на бегу вколачивая ногу в сапог. – Не уйдет – оорра! – не уйдет, сейчас собаки след возьмут!

Мать и дочери столкнулись в распахнутых дверях комнат, в узком коридорчике на женской половине – мать быстро пересчитала головы и, схватившись за сердце, выдохнула: на месте, все, заспанные и всклокоченные, раскрасневшиеся со сна, одна Астанда бледная – сон чуткий, напугали тебя, птичка моя, это что ж творится, обара, что творится?

Сестры галдели, испуганно жались к матери: что это, мамочка, неужто война началась, неужто снова пальнут, страшно нам, ой, страшно, а братья где, что-то не слыхать их, почему?!

Надежда Зафаса на собак не оправдалась: они успокоились до странного быстро, никуда не рвались, никого не преследовали и даже не намекали, в какую сторону скрылся стрелок. Братья, стремительными опасными тенями обшарившие весь основной двор, задний двор и сад, тоже вернулись ни с чем.

Адгур, невысокий, жилистый и ловкий, прирождённый охотник и истинный джигит, стоял у крыльца, вытянувшись в струну, вглядываясь во тьму и напряженно размышляя. Он был уверен, что это была попытка похищения Астанды. Других причин просто быть не могло. Но… зачем же стрелять?! Наоборот, это делают тихо, чтобы никто не хватился как можно дольше. И почему больше не брешут собаки? Почему не чуют чужака?

Он повернулся и пошёл к сестрам. Мать гладила их по головам, они жались к ней испуганно – ну чисто курицы переполошённые, подумал Адгур. Астанда сидела в углу, очень прямая и очень бледная. Он подошёл, сел рядом.

– Испугалась?.. – нежности в нём от природы было гораздо меньше, чем охотничьего инстинкта, но всё-таки для неё он всегда наскребал где-то в глубине души интонаций мягких, почти участливых.

Она чуть повернула к нему голову, но глаза, как стеклянные, продолжали смотреть в одну неподвижную точку. Чуть кивнула. Ровно настолько, чтобы он не сомневался. И чтобы не почувствовал.

– Я вот думаю… не по твою ли душу приходил кто?

Нет, покачала головой она, всё так же глядя прямо перед собой.