Сплетня

– Ай беда, беда, – покачал головой Джансух. – И то, думаю я: кто ж лестницу справную в кустах будет держать? Только если по нездоровью. Отсыреет же, грош цена ей станет. Ну, да придадут духи Зафасу сил! Он хозяин добрый, это всякий скажет. Добро тебе, Адгур, а ему – поклон от меня.

Адгур похолодел.

– Ты что-то видел, Джансух? Ты кого-то видел?!

– Мир – он большой… чего только в нем не увидишь, парень. Ну, прощай.

* * *

Адгур смотрел на вынутую из кустов лестницу и видел, как всё произошло. Вот этим суком он смог её подцепить и перетащить. Вот здесь он перевалил через ограду. Вон к той калитке крался. Сторожил. И собаки не чуяли. Почему? Потому, наверное, что был предутренний час – ночью они чутки, а перед рассветом у всех сон крепок.

У всех. Кроме Астанды. И этого мерзавца. Но как он узнал? Откуда? Зачем стрелял? И, главное – кто он?!

* * *

Кадыр больше не мог томиться в полной безвестности. Как и обещал матери, весь день он работал в поле, с отцом, руки справно делали свое дело, спина послушно нагибалась и разгибалась под палящим солнцем, но мысли его были совсем не здесь.

Накануне в этой волшебной, умиротворяющей лавровой роще он сам не заметил, как уснул. Сморила всё-таки огромная усталость трёхдневного пути, бессонной ночи и отчаянной надежды. Уже спустились сумерки, когда он вдруг очнулся, заморгал, не понимая, где находится, а потом улыбнулся и сладко потянулся: дома он находится, у себя, то есть в самом родном из мест на земле – в роще Астанды. Взгляд упал на её исподние рубахи – а это и правильно, для мужа жена их и надевает, и украшает себя, для кого ещё? – и немного удивился, что они до сих пор на месте висят: уже опустилась сырость, они наверняка уже стали вогкими, неужели забыла про них? Заработалась, видно, бедная – закрутилась, потому и не пришла забирать. Да оно и хорошо, честно говоря: он ведь с ней поговорить хотел, а не храпеть при ней. Ещё испугается. Нет, хорошо, что не приходила. Спасибо духам.

Духи, правда, молчали. Словно тоже куда-то отлучились по другими делам. Ну и ладно, Кадыр не расстроился. Он вообще пребывал в отличнейшем настроении и ощущал непривычное спокойствие: словно всё, чего он так хотел, к чему так стремился – уже получил.

Домой добрался тоже на удивление легко и быстро, опасный овраг не только словно перестал быть опасным, но и вообще дышал дружелюбием и почти помогал ему пробираться, подставляя под ноги камни поплоще и посуше.

Ночной выстрел он, конечно, слышал, но совершенно не придал ему значения: мало ли кто шакалов со двора гоняет. Надо бы, кстати, двери в курятнике проверить, не пробрался бы и к нам, раз в село повадился.

И Адгуров крик он тоже слышал. Двор его стоял далеко от Зафасова дома, но утро и впрямь было ранним, воздух – по-особому хрустальным, а сна Кадыру хватило и дневного: он вышел ещё раз полюбоваться тем, как солнце снимает темную ночную шаль с горных вершин. Никогда Кадыр не был поэтом, никогда не смотрел таким свежим взглядом на мир. Все поменяла в нем эта роща. Все изменила для него вера в Астандину покорность. Мир был на диво хорош.

Внезапный крик в эту новую картину никак не вписывался: конечно, он не мог узнать издали голос, но что-то в нем ёкнуло, внутри похолодело от нехорошего чувства, и мир, оставшись сияющим и светлым, сразу стал на порядок холоднее.

– Не ходи, – мрачно предостерег его дух.

– Похоже, с их стороны кричат, – тревожно нахмурился Кадыр. – Надо бы проверить.

– Не надо бы, – ещё более мрачно припечатал дух.

– Я не могу, – отмахнулся от него Кадыр. – Вдруг там помощь нужна, а соседи, поди, ещё спят.

* * *

Соседи не спали. Многие – слишком многие – сорвались с постелей на отчаянный вопль растерявшегося Адгура, затем помогали тащить обмякшее тело Зафаса – ужасно тяжёлое и неудобно рыхлое – но до этого успели увидеть.

А Кадыр, бежавший издалека, главного увидеть не успел – только суету и хлопоты во дворе, и озабоченные лица, и торопливые шаги соседок, спешивших уже не в дом, а куда-то вовне: то ли за снадобьями и помощью, то ли по своим срочным делам.

А свои срочные дела в таких историях – известные.