Сплетня

Сколько себя помнила, она гнула спину в колхозе – бесконечный, бесконечный, бесконечный чай, миллиарды нежно-зелёных листиков, ощупанных и поглаженных её сперва тонкими и гладкими, а затем узловатыми и заскорузлыми пальцами. Может быть, для кого-то это и было похоже на рабство – но только не для неё. Она всегда точно знала, зачем она это делает – и, наверное, если бы было надо, работала бы и больше. И точно бы смогла. Да и разве бывает по-другому?

Наверное, кто-то умеет ставить цели и кроить ради них свою жизнь, но Гумала просто шла всегда туда, где она точно была нужна. И делала то, что требовалось, чтобы они могли продолжать свой путь. Они – это её мужчины. Она всегда работала, жила и, собственно, дышала ради своих мужчин. Ради отца. Ради братьев. Ради мужа. Ради сыновей. А значит, и во имя будущего своей земли.

Крови у неё были не самые удачные, причём с обеих сторон. Дед её по отцу был одним из тех крайне немногих, кто, даже в самые ужасные годы, когда людей, как крошки со стола, сметало с одного морского берега на другой, смог зацепиться за собственную землю и всё-таки не покинуть своих полей. Наверное, если бы Гумала хоть однажды спросила бы деда, как оно так вышло, что махаджирство его миновало, он бы ей что-нибудь рассказал. Но она всегда была тиха, спокойна, глаза прятала долу и никого ни о чём не спрашивала. Теперь-то Гумала понимала, что зря, да как уже спросишь. Не у кого. Но она помнила, как на деда всегда косились: вернувшиеся, выстрадавшие всю тяжесть изгнания односельчане не могли смириться – как? Как именно ему удалось – остаться? Вывод напрашивался один: что-то он продал новым хозяевам их жизни и их земли, нечто столь ценное, что его оставили в покое. Но что? Дед молчал. И Гумала не знала. И не спрашивала. «Пусть всё идёт, как идёт – так оно, значит, и должно быть», – примерно так можно было бы очертить её понимание правды, если бы кто-нибудь когда-нибудь её об этом спросил. Но тень этой непонятной дедовой тайны лежала на отце Гумалы и на его братьях всю их жизнь. Тем более, что и сам отец подлил масла в огонь, женившись совсем непросто.

Мать Гумалы приходилась прямой правнучкой тому самому князю, который отдал Зафасу весь овражистый всхолмок своей невостребованной земли. И если землю свою он раздавать всё-таки не очень хотел, то бесчисленных, постоянно взрослеющих дочерей – весьма и весьма. Удачно женив сына и более-менее сносно выдав замуж трёх старших княжон, князь так утомился матримониальными заботами, что судьбы остальных девиц предоставил решать не то воле случая (что не очень по-отечески), не то (что ещё хуже, конечно), самим дочерям. Парней же простых, но видных в селе хватало всегда – так и вышло, что сразу несколько уважаемых кланов существенно облагородились вливанием чистой княжеской крови.

Долгое время кровь эта считалась высоко ценимой и была более чем в чести у односельчан – они даже были бы почти готовы простить некоторые странности биографий своих земляков, но тут грянула революция. И в одночасье отец Гумалы оказался женат не на охранном амулете, а на бочке с порохом. Для него это, в сущности, ничего не меняло, но в результате этих тектонических сдвигов истории он вновь оказался на подозрении у односельчан («Ох, чую, чую – нечисто, ох, предательство там всему виной, ну вот как пить дать…»), а заодно и на карандаше у новой власти («Благородные крови – это ж всё равно что ржа: как ни зачищай, а рано или поздно на поверхность вылезет, пусть даже и через три поколения»). Получалось, что заслужить прощение и право на жизнь можно было только крайне упорной, образцовой работой.

Отец и работал – и всех детей своих учил. И Гумалу тоже. В отличие от братьев и сестёр, в Гумале княжеская стать была видна издалека. Родилась она в те годы, когда уже все остатки княжьих родов разметало по барам и окраинам европейских столиц, но гордую осанку и повелительный взгляд куда спрячешь? Как ни опускала глаза долу, нет-нет да проскочит искра. А когда с утра до ночи спину в полях гнешь – кто эту искру заметит? Так что и отцу польза – и ей беды меньше.

Когда на их село, как и на всю страну, легла пелена удушающего страха, когда юная Сарие потеряла Марата, а своенравная Наргиз – своего Николая, Гумала была ещё голенастым подростком. Косило отнюдь не только взрослых и не только мужчин, но её дом беда опять обошла. И снова на отца её стали коситься, вспомнив старое: как?!.. Каким же это образом, ора?! Он не мог объяснить. Так же, как и все, он заготовил чемоданчик и ждал гостей каждую ночь. Он был уверен, что рано или поздно придут. С дедовым-то грехом, с его-то супругой… Но нет – не пришли. Забыли? Потеряли в списках? Или так же, как в своё время деда, его удержала, опутала корнями сама земля? Он не знал и ничего не загадывал. Просто просыпался каждое утро и первым делом шёл к рассветному солнцу – благодарить. А затем сразу – работать.