Сплетня

– Нет, – досадливо сморщился председатель. – Но ты почти угадал: лучшего переговорщика, чем доброе вино, не найти. А твоё, Темыр, вино – доброе, лучшее из всего, что я когда-либо пил. К нам едут гости, высокие гости – очень высокие, Темыр, смекаешь? Их надо принять так, чтобы у них не осталось сомнений: в этом селе – самый радушный, самый работящий, самый надёжный народ, и весь он за новую власть, и нет у него сложностей и вопросов, а если и есть, то всё всегда можно решить полюбовно и ко всеобщему удовольствию. Смекаешь?

– Хм… Тебе надо накрыть большой стол, Баграт? Я правильно понял?

– Мне нужно застолье, которое защит нас всех от невыполненного плана, Темыр.

«Ай да дух святой рощи», – подумал Темыр, а вслух произнёс:

– Мой дом всегда рад любому гостю, Баграт Хонач-ипа. Приводи своих друзей, и этот праздник они не забудут.

* * *

Наутро после застолья Феня с Наргизой заново выметали двор, успокаивали кур и приводили хозяйство в порядок.

– Надеюсь, это будет хотя бы не слишком часто, – вздохнула Феня, принимаясь за очередную гору мамалыжных тарелок: перетереть, пересчитать, составить высоченными стопками в дальний дубовый буфет – хотя где такой буфет-то найти, их же восемь сотен штук… а еще рюмки, ложки, вилки, пиалы для акута и асызбала…

– Наоборот, – Темыр прислонился к дверному косяку, глядя куда-то в горы, – наоборот, обара, пусть это будет как можно чаще, и тогда мне есть что сказать Баграту, когда он придёт снова звать нас в колхоз.

* * *

Темырово бархатное вино имело такой успех, что уже через две недели высокие гости привезли в село ещё более высоких гостей. Инспекция прошла коротко и легко, а застолье на Темыровом дворе затянулось на два переполненных тостами дня.

Когда же и третья делегация – уже из самой Москвы – покинула Темырову усадьбу счастливой и побратавшейся со всеми уважаемыми патриархами села, Баграт снова показался у свежепокрашенных ворот.

– Ора, всё хочу тебе сказать: отличный цвет, шоколадный, благородный, как нос доброго охотничьего пса. Сразу ясно: к настоящему хозяину идёшь, радушному и рачительному.

– Ну, рачительность моя твоими стараниями теперь расточительность, – усмехнулся Темыр. – Так ты скоро меня по миру пустишь, Баграт, со своими высокими гостями.

– Дело у меня к тебе есть, Темыр. Твоя взяла.

* * *

С этого дня Баграт никогда больше не предлагал Темыру вступить в колхоз, потому что прямо здесь, на Темыровом зелёном дворе, они и договорились, что он в него как бы уже вступил – только не трудовыми вахтами на общих полях, а урожаем и щедрым столом для всех, кого Баграту надо было привечать. Потому как – много ли в душных кабинетах пыльного города вопросов решишь? Там всё сухо, всё по-деловому и все суровые. Как тут попросишь за своих? То ли дело – зелёный двор, и белые шапки гор, и доброе Темырово вино, и песни, и тосты… тут и дела делаются совсем по-другому.

А большой стол – это большой виноград на вино, и скот на мясо, и молоко на сыр, и кукуруза на мамалыгу, и алыча на асызбал, и фасоль на акут… Словом, обычное большое хозяйство. Часть полей колхозу отделить, конечно, всё же пришлось, но немало и осталось. И всё это многие годы Темыр волок на себе сам, а когда его призвали на резервный фронт, всё подхватила на свои узкие сильные плечи молодая вдовая Наргиз, да прибегала с дальнего конца села проводившая своего Рустема Феня. Конечно, почти всё, что собирали, отдавали фронту; конечно, застолий никаких уже не было, но Темыров щедрый двор так многих в своё время укрыл, и так много бед от села и колхоза отвёл, и так много сложных вопросов душевной беседой решил, что даже в войну никто отщипнуть от большого Темырова надела не рисковал. Благодарных было много.

* * *

Вернувшись с войны, Темыр вновь с головой окунулся в работу. Восстанавливал, сажал, растил, снова – в который уже раз – пробуждал от запустения малоплодородный всхолмок с глубоким сырым оврагом. Всё сам. Вот уже поднял зелёные головы аккуратный фруктовый сад – миндаль, персик, яблони, инжир. Вот уже потянулись к небу новые виноградные лозы – несколько лет подряд у всех соседей то засухой побьёт, то ливнями затопит, а он всё выходит, всё выхолит, и снова наберёт полные плетёные конусы лоснящегося теплом добра.

Наргиза, приезжая навещать, только диву давалась: как ты, брат мой, всё сам да сам… Но ещё больше грустила: что ты, брат мой, всё один да один…

– Неужели, Темыр, на нас всё и закончится? – она печально собирала тонкими руками со стола тарелки. – Ксеня далеко, Феня своего Рустема всё с войны ждёт, я уже замуж больше не пойду – да и ты уже не молод, хоть и в самом соку. Неужели тебе девушек вокруг мало? Кому же ты лозы свои передашь? Кто-то должен и нас с тобой в последний путь проводить…

Темыр молча допивал свой чай, обнимал её за плечи и – уходил. Работать. Разговаривать ему было некогда. Но сам-то он отлично знал, что всё ещё будет, что всему своё время: он же явственно видел в святилище всех многочисленных тех, кто согреет эту землю после него.

Просто он ждал. И помнил слова аныхапааю.

* * *