Сплетня

— Ты ошибаешься. Ты сильно ошибаешься. Это мучает меня уже много лет. Задолго до того, как я увидела, что именно ты искала в айпаде. Задолго до того, как та бедная женщина на торговой улице стала мишенью. Я так и сказала Лиз. Я сказала ей, что хочу изложить свою историю и поставить на этом точку. Показать им, как становятся чудовищем! — Она тычет себя в грудь указательными пальцами обеих рук. — Вот за кого ты меня принимаешь, Джо? За чудовище?

Я глубоко вздыхаю:

— Я уже не знаю, что и думать. Я знаю только то, что не могу тебя простить. Что бы ты ни говорила — мне никогда не забыть, как ты лгала все эти годы. Как заставила меня поверить в то, что отец был мерзавцем, как разрушила все мои прекрасные воспоминания о бабушке и дедушке. — Слезы текут по моему лицу. — А кто они были, эти люди? Кто такие Лилиан и Генри Брауны?

Теперь и мама плачет вместе со мной.

— Они были тебе бабушкой и дедушкой. Может, они и не являлись твоими биологическими дедушкой и бабушкой, но во всех других отношениях они ими были. А для меня они смогли стать самыми близкими и любящими мамой и папой. Когда нас перевезли в Ромфорд, я взялась присматривать за собаками-поводырями. Выгуливала их, обучала, заботилась о них, когда они уходили на пенсию. Это занятие составляло часть моей новой личности и очень мне нравилось. Так я и познакомилась с ними — с Лилиан и Генри. Я забрала у Генри его собаку, Лулу, когда она стала слишком старой для работы, а Генри нуждался в более молодой собаке. Они были прекрасной парой, такой милой и доброй. Они не имели собственных детей и просто души в нас не чаяли, Джо. Моя новая предыстория заключалась в том, что мои собственные родители погибли в автокатастрофе, когда мне было пятнадцать. Генри и Лилиан были более чем счастливы стать твоими назваными бабушкой и дедушкой. Лилиан пришла в восторг, когда ты начала называть ее бабушкой. Ты означала для нее целый мир.

Она достает из кармана носовой платок и сморкается.

— Я должна была признаться тебе, что они не являлись твоими настоящими бабушкой и дедушкой, но так и не смогла. Я всегда собиралась это сделать, но чем дольше откладывала, тем меньше смысла в этом видела. Если бы я рассказала свою придуманную предысторию, согласно которой твои настоящие бабушка и дедушка погибли в автокатастрофе, — ты бы расстроилась. И, кроме того, это ведь тоже ложь, так? Потому что твои настоящие бабушка и дедушка… ну, ты знаешь, какие они.

Ужасная фотография Кенни и Джин Макгоуэн стоит у меня перед глазами. Я зажмуриваюсь, пытаясь заменить ее лицами Лилиан и Генри Браунов.

— Потом Генри умер, а вскоре за ним и Лилиан. Все значимые для меня люди ушли из моей жизни, — говорит она, вертя в руках носовой платок. — Твой отец. Лилиан. Генри. Ты была всем, что у меня осталось. Ты и Лиз.

Лиз. А я все гадала, когда же мы снова до нее доберемся.

— Лиз помогала мне сохранить здравый рассудок в тяжелые дни. А таких было много. Особенно после судебного предписания, которому полагалось защитить нас от прессы. Довольно им было постоянно нас преследовать. Но в первое время все стало только хуже. Сильвия Харрис отреагировала плохо, посчитав несправедливым то, что я получила анонимность и что меня не будет беспокоить пресса, в то время как она и ее семья подвергались атакам журналистов всякий раз при приближении очередной годовщины. Ну, ты знаешь. «Десять лет назад в этот день чудовище Салли Макгоуэн… Сегодня, пятнадцать лет назад… Двадцать… Двадцать пять». Это никогда не прекращается. Или когда другой ребенок убивает или ранит кого-то. Журналисты не приходят ко мне для того, чтобы взять интервью, они не знают, где я, и даже если найдут меня, им запрещено нарушать предписание. Однако Сильвия была законной добычей, как и остальные члены ее семьи. Они начали кампанию за отмену судебного запрета. Когда Сильвия умерла, я надеялась, что теперь все утихнет. Но эстафету подхватила ее дочь. Старшая сестра Робби, Мари. Она не успокоится, пока мое лицо снова не появится в газетах. Только на сей раз это будет лицо не десятилетней девочки, а мое нынешнее. И если это случится, моя жизнь закончится. Меня будут преследовать и поносить везде, куда бы я ни уехала. И вы с Альфи тоже окажетесь втянутыми в это. Ваши жизни будут запятнаны вместе с моей. Я пришла в ужас, когда увидела, что именно ты ищешь в Интернете. Вот почему я заболела. Я рассказала об этом Лиз, и она подтвердила, что ты упоминала о слухе и в Книжном клубе. А потом, когда Соня Мартинс стала мишенью…

— Вы с Лиз придумали небольшой план, чтобы запугать меня и заставить держать рот на замке.

Она смотрит на меня так, словно я лишилась рассудка.

— Если ты думаешь, будто я сделала бы что-нибудь, чтобы напугать собственную дочь, то ты, вероятно, сошла с ума. Ты самое дорогое, что есть в моей жизни, Джоанна. Ты и Альфи. Я никогда не совершу ничего, что могло бы навредить вам. Ты должна это знать!

— Я должна? Но я больше ни в чем не уверена.

И все же я знаю. Глубоко внутри, в глубине души я знаю, что она говорит правду. Она не причинила бы нам вреда. Не смогла бы.