Читаем Сплошная скука. Реквием по шалаве полностью

«Отстань, — мысленно отвечаю я. — Разве не видишь, что момент неподходящий».

«Не юли. Сиди».

«А какой от этого толк от того, что я буду сидеть? В няньки я не гожусь, сам знаешь».

«Не вздумай отступать, — настаивает на своем Любо. — Раз ты уже здесь, не смей отступать». Он не разговаривает со мной, он просто повторяет одно и то же как бы для того, чтобы внушить мне определенную мысль, одну-единственную — главную. До чего упорный человек. Он всегда был таким.

Паренек снова появляется в прихожей, он и теперь, как и в первый раз, торопится закрыть за собою дверь.

— Видите, что получается, — говорит он раздраженно. — Вы здесь сидите, а мать не может пройти...

— Я ухожу, — говорю я, срываясь с места.

И, поскольку во мне не умолкает настойчивый шепот Любо, добавляю:

— Давай выйдем.

— Куда?

— Пойдем выпьем по чашке кофе...

— Не могу. Не оставлю же я мать одну, возражает парень.

— Мы ненадолго, минут на пятнадцать-двадцать.

— Сказал же: не могу! — упрямо твердит он.

— Вот что, мой мальчик, — говорю я с той мягкостью, которая не сулит ничего хорошего. — Я пришел сюда не ради того, чтобы делиться с тобой старыми воспоминаниями, а ради чего-то более важного. Настолько важного, что разговор этот так или иначе должен состояться. И именно сегодня.

— Именно сегодня?

— Чем скорее, тем лучше для тебя.

— Только, ради бога, не надо обо мне заботиться.

— Я не о тебе забочусь. Я думаю о твоем отце.

Окинув меня беглым взглядом, он отвечает с таким усталым выражением, словно все его упрямство вдруг иссякло:

— Ясно, это уж как водится: мертвые куда важнее живых... Ладно, подождите меня внизу.

Минут через пять я уже шагаю по бульвару Дондукова в обратном направлении, а справа от меня идет этот парень.

— Куда же мы пойдем пить кофе? — безучастно справляется он.

— Туда, где кофе не пахнет хозяйственным мылом и где разрешено курить.

— Надо же, — роняет Боян. — Такое возможно разве что в «Софии».

«А «Ялта» чем хуже?» — так и подмывает меня спросить, но, проглотив эту реплику, я охотно соглашаюсь:

— Почему бы нет? Пусть будет «София».

* * *

Каким-то чудом нам сразу удалось найти свободный столик у самого входа и сравнительно быстро получить то, что было заказано, — двойной кофе для меня и виски для Бояна. Мой сосед не производит впечатления заправского пьяницы. Он добавил к содержимому бокала почти полстакана содовой и лишь изредка отпивал по маленькому глотку, словно старался продлить удовольствие и не вводить меня в лишние расходы.

С нашего места были хорошо видны входящие и выходящие посетители, преимущественно молодые дамы и кавалеры. Однако мой спутник почти не пользовался этой возможностью и вообще не проявлял какого-либо интереса к окружающей публике. Он курил, рассеянно смотрел на площадь сквозь витрину, и его лицо выражало досадливое смирение человека, решившего до конца вытерпеть испытание, уготованное ему судьбой.

— Ты, наверное, давненько не был на могиле отца?— небрежно спрашиваю я (таким тоном обычно спрашивают: «Ты давненько не постригался?»).

— Ни разу не был там после похорон. Не любитель я ходить по кладбищам.

— Я тоже. Но позавчера мы провожали в последний путь нашего умершего сотрудника, и я попутно наведался туда. Обелиск совсем рассохся, а надпись почти начисто смыли дожди. Мать, как видно, тоже там не бывает.

— Нет. Никогда.

— Это, конечно, мелочи, — поясняю я со свойственной мне сговорчивостью. — И ты зря говоришь, будто мертвые для нас важнее живых. Но среди мертвых есть такие, о которых нелишне вспоминать время от времени. Я не сомневаюсь, ты тоже о нем вспоминаешь, хоть и не бываешь на кладбище.

Молодой человек не говорит ни да ни нет, продолжая рассеянно глядеть на площадь с таким видом, будто ничего не слышал, Потом он на какое-то мгновенье задерживает взгляд на мне и опускает глаза на свой бокал.

— Понимаете... мне ничего не стоит сказать «вспоминаю», и это, верно, было бы одинаково приятно и вам и мне. Но вся штука в том, что я не вспоминаю... или вспоминаю очень редко. И вообще чего ради вспоминать человека, которого ты почти не знаешь, несмотря на то, что он приходится тебе отцом...

Погасив сигарету, он отпивает небольшой глоток виски и снова погружается в созерцание своего бокала, тогда как я размышляю над только что сказанным. Какие стройные суждения. Сразу видно, университетские лекции и пухлые книги уже дают свои плоды.

— Но мать, наверное, иногда рассказывает тебе о нем.

— Да. Только не вообразите, что она рассказывает о его подвигах. Их совместная жизнь была сплошным кошмаром, потому что она домогалась одного, а он делал другое, и мне уже осточертело выслушивать ее жалобы на то, как она без конца настаивала, чтобы он подыскал для себя более спокойное место, а он делал по-своему и в конце концов испортил жизнь и себе и ей, и так далее, и так далее... Что вы хотите, если она всегда его любила и ненавидела в одно и то же время, она и по сей день любит его и ненавидит, и это будет продолжаться до самого конца.

— А ты как об этом думаешь?

Перейти на страницу:

Все книги серии Эмиль Боев

Похожие книги

Вдребезги
Вдребезги

Первая часть дилогии «Вдребезги» Макса Фалька.От матери Майклу досталось мятежное ирландское сердце, от отца – немецкая педантичность. Ему всего двадцать, и у него есть мечта: вырваться из своей нищей жизни, чтобы стать каскадером. Но пока он вынужден работать в отцовской автомастерской, чтобы накопить денег.Случайное знакомство с Джеймсом позволяет Майклу наяву увидеть тот мир, в который он стремится, – мир роскоши и богатства. Джеймс обладает всем тем, чего лишен Майкл: он красив, богат, эрудирован, учится в престижном колледже.Начав знакомство с драки из-за девушки, они становятся приятелями. Общение перерастает в дружбу.Но дорога к мечте непредсказуема: смогут ли они избежать катастрофы?«Остро, как стекло. Натянуто, как струна. Эмоциональная история о безумной любви, которую вы не сможете забыть никогда!» – Полина, @polinaplutakhina

Максим Фальк

Современная русская и зарубежная проза
Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Проза
Рыбья кровь
Рыбья кровь

VIII век. Верховья Дона, глухая деревня в непроходимых лесах. Юный Дарник по прозвищу Рыбья Кровь больше всего на свете хочет путешествовать. В те времена такое могли себе позволить только купцы и воины.Покинув родную землянку, Дарник отправляется в большую жизнь. По пути вокруг него собирается целая ватага таких же предприимчивых, мечтающих о воинской славе парней. Закаляясь в схватках с многочисленными противниками, где доблестью, а где хитростью покоряя города и племена, она превращается в небольшое войско, а Дарник – в настоящего воеводу, не знающего поражений и мечтающего о собственном княжестве…

Борис Сенега , Евгений Иванович Таганов , Евгений Рубаев , Евгений Таганов , Франсуаза Саган

Фантастика / Проза / Современная русская и зарубежная проза / Альтернативная история / Попаданцы / Современная проза
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза