Спросишь опять - отвечу “да”

Всё, что она хотела знать - был ли он в порядке, был ли счастлив. Но что она могла бы поделать, если бы он не был счастлив, если бы он не был в порядке? Привести в свою квартиру в тридцать квадратных метров размером?

На эти вопросы детектив не мог ответить. Он передал ей папку с информацией.

Анна взяла папку домой, бросила посреди кровати и старалась не смотреть на неё, пока разогревала ужин.

Наконец, когда ей нечего стало делать, она открыла папку. Сверху был напечатан адрес. Информация о здании, размер аренды за квартиру. Название и номер телефона компании, которой принадлежит дом. Фото здания.

Фото Питера, идущего по улице. Что-то несущего в руке. Рюкзак на плече. Фотография показывала Питера примерно с 15 метров. Видимо, увеличенная с ещё большего расстояния.

Анна поднесла фотографию к самому носу, стараясь увидеть его поближе, пытаясь вдохнуть его, этого молодого человека, который был ребёнком, которого она вытолкнула на свет почти двадцать два года назад.

Сначала он тоже молчал, как и его мертворождённый брат. Прошла секунда молчания, две, три - медсестры сгрудились над ним с зажатыми от напряжения лицами. Они обращались с ним с пугающей грубостью.

Четыре секунды, пять, шесть - она опустила голову на подушку и приготовилась к тому, что ей скажут. Что это закончится, как в прошлый раз, только ещё хуже - потому что в прошлый раз их предупредили заранее, дали время подготовиться.

Но затем он выгнул свою маленькую спинку и закричал. Лицо малыша исказилось от крика, и его положили ей на грудь - бледного от какого-то вязкого материала, в котором он жил внутри неё эти сорок долгих недель. Когда она дотронулась до него, его тело напряглось под её рукой.

“Смотрите” - сказала медсестра - “Он уже пытается поднять голову”.

“Сильный ребёнок” - сказала Анна и поняла, что вибрации, которые она чувствовала, исходили не от кровати, а от её собственного тела, которое содрогалось от рыданий. Она стиснула зубы, чтобы остановить дрожь.

“Очень сильный ребёнок” - ответила медсестра.

Анна думала, что сможет дотерпеть до пятницы, когда у неё будет выходной. Но всего через час после начала смены она знала, что не сможет ждать так долго. Поэтому она прикинулась больной.

Это был план, который формировался, по мере воплощения. Она кашлянул в кулак несколько раз.

Младшеклассники из местных школ навещали дом престарелых всё утро, устраивая небольшие Хэллоуинские парады для его обитателей. Они отвечали на вопросы о своих костюмах и протягивали свои мешки для конфет, которые в основном исходили от медсестёр, а не от пожилых людей, озадаченных маленькими призраками и скелетами, ведьмами и вампирами.

Анна прикладывала ладонь ко лбу, когда чувствовала, что на неё смотрят. В конце концов, это заметили, и старшая медсестра отправила её домой. Она помчалась в квартиру, чтобы переодеться, причесать волосы, и направилась прямо к хайвэю.

Дорога до перекрёстка Амстердам Авеню и 103-й улицы заняла три с половиной часа. Здание из жёлтого кирпича. Шесть ступенек до входа. Разбитый фонарь на улице.

Что она ожидала увидеть? Наверное, его - более чётко, чем на фотографии. Возможно, сидящего на крыльце, когда она подъедет.

Или он будет идти по улице в самый подходящий момент, с самого подходящего угла, и по его плечам она догадается, как у него дела.

Когда он был десятилетним мальчиком, в том возрасте, когда мальчикам не терпится стать старше, он внезапно перестал плакать, когда был чем-то расстроен.

Вместо этого он теперь расставлял плечи, словно раздвигал их - чтобы они казались шире, чем на самом деле. Он ставил одну ногу за другой так стремительно, что это пугало её - это стремление продолжать идти, это стремление не плакать, несмотря ни на что.

И хотя она знала, что он старается выглядеть старше, он наоборот всегда выглядел моложе.

Невероятных усилий, которые он прикладывал, чтобы показать, что всё в порядке, должно было хватить, чтобы вернуть её в нормальное состояние. Но этого было недостаточно.

Иногда она клала руки на эти маленькие плечи, чтобы он посмотрел на неё, чтобы понял, как она его любит, даже если не всегда может об этом сказать.

Но были дни, когда он прижимался лицом к её лицу, чтобы привлечь внимание. Когда он становился на колени рядом с кроватью и держал палец возле её носа, проверяя дыхание. В такие моменты она даже не могла открыть глаза.

Самыми худшими были дни, когда она нарочно пыталась сломить его волю, чтобы увидеть, опустятся ли эти плечи. Чтобы увидеть, есть ли предел тому, с чем он может справиться.

“Я жалею о том, что завела ребёнка” - сказала она однажды без всякой причины, когда он делал домашнюю работу - “Самое большое сожаление в моей жизни”.

На кухне было тихо, только они вдвоём. Брайан был на ночной смене. В духовке пеклись две картофелины, дом был наполнен землистым запахом жареной шкурки.

В то время Питеру было лет десять, может быть, одиннадцать. Но даже десять лет спустя у неё стояло перед глазами, как от удивления вспыхнуло его лицо.