Спросишь опять - отвечу “да”

Он смотрел на свою тетрадь, как будто ничего не произошло, но в его позе читалось, что она застала его врасплох. Если раньше он пытался сосредоточиться, то теперь просто притворялся. Кончики его пальцев побелели, сжимая карандаш. Острие зависло над страницей.

Анне понадобилось много времени, прежде чем рассказать доктору Аббаси об этом. О худшем моменте её жизни. Хуже, чем когда она ударила его. Хуже, чем когда выстрелила Фрэнсису Глисону в лицо.

И всякий раз, когда перед её глазами вставал этот момент - он возвращался к ней в любое время, без предупреждения, как удар в голову - она задавалась вопросом, возможно у неё нет ничего из того, что диагностировали врачи.

Параноидальное расстройство личности, шизофрения, шизоидное расстройство личности, пограничное расстройство личности, биполярное расстройство - диагноз менялся и трансформировался каждый год, появлялись всё новые имена для одних и тех же симптомов.

Но возможно она в некотором роде обманула их всех - принимая лекарства, посещая сессии. Как, по словам Брайана, обманула его - завлекла, чтобы он женился на ней, чтобы родить второго ребёнка, когда он ещё не оправился от потери первого.

Возможно, она была просто очень, очень подлой.

“Я уберу” - сказала Питер той долгой, ужасной ночью в мае 1991 года, осматривая беспорядок, который она устроила в доме.

Ему было уже четырнадцать лет. Кто мог предвидеть, чем закончится эта ночь.

Пять минут позже, и она бы слишком глубоко спала, чтобы услышать стук Лены Глисон в дверь. Она приняла снотворное, половину дозы. Она разломала таблетку пополам. Брайан бы со всем этим разобрался. Ей, вероятно, ничего даже не сказали бы об этом.

Но когда она подошла к окну и посмотрела вниз, то увидела Фрэнсиса, Лену Глисон и их дочь, стоящих в свете фонаря у заднего крыльца Стэнхоупов. Длинная рука Брайана держала открытую дверь.

К тому времени, когда она спустилась вниз, Глисоны уже ушли, и Брайан выговаривал Питеру, что не следовало тайком сбегать. Но как всегда делал это нерешительно и чертовски мягко. Тогда Анна подошла к Питеру и ударила его по лицу.

“Это тебе за то, чтобы не шлялся с этой наглой девчонкой” - сказала она - “Это за то, что тайком улизнул”. Она попыталась ударить его ещё раз, но он увернулся, держась за щеку, и наполовину повернувшись к стене, как ребёнок, которого отправили в угол для наказания.

А потом она поймала на себе взгляд Брайана. Отвращение. Подтверждение того, что он уже сказал, но в чём, возможно, всё ещё не был уверен.

Поэтому, хотя у неё раскалывалась голова от боли, и она чувствовала себя невероятно усталой, она повернулась к нему и продолжила спор, продолжавшийся уже несколько недель. Брайан хотел взять перерыв. Он хотел всё обдумать, в одиночку.

Анна вспомнила, как сказала ему, что ребёнок умер. Она ещё не ходила к доктору. Она просто знала. Ребёнок не шевелился более суток. Тупо ныла спина.

Анна знала об этом, принимая душ. Она знала об этом, когда пила чай. Она знала об этом, когда ветер заносил запахи с тротуара в их окно на первом этаже - тогда они ещё жили в городе - когда они стояли у двери, готовясь уйти на работу.

Наконец, она сказала ему об этом. Но Брайан насыпал хлопья в миску и ответил, что она не может быть в этом уверена. Только доктор мог сказать наверняка. И когда несколько часов спустя доктор всё подтвердил, Брайан посмотрел на неё так, как смотрел сейчас - как будто она всё это сделала нарочно.

Анна плохо себя чувствовала всё последнее время. Это началось задолго до ночи, когда она стреляла в Фрэнсиса Глисона.

В течение многих месяцев разговоры глушились какой-то статикой, и ей приходилось говорить громче и слушать внимательнее.

Она перестала понимать, что говорят люди. Она перестала понимать, что говорила сама - ей слышалось, как будто она говорит через соседнюю комнату. Ей становилось всё труднее двигаться - каждый шаг чувствовался как попытка плыть в чане с цементом.

Но она обратила внимание на эти симптомы, только после того, как статика утихла, а цемент вылился.

“Обычно так и бывает” - объяснил доктор Аббаси – “В таких случаях невозможно беспристрастно оценивать ситуацию”. Он хотел таким способом сказать, чтобы она перестала себя винить.

Но случались редкие времена, когда в голове наступала полная ясность и она вдруг отчётливо понимала, что плохо себя чувствует.

“Брайан” - сказала она однажды утром, незадолго до того, как всё случилось. Это было утро полной ясности. Она видела себя в ярком цвете, в высокой чёткости изображения. Они ещё лежали в кровати. На улице шёл сильный дождь, и каждый раз, когда по Джефферсон Стрит проезжала машина, она слышала, как из-под колёс брызжет вода.

Что она собиралась сказать? Что она понимает, что всё усложняет? Что она опять попробует сходить к этому доктору, который выписал ей лекарства после того, как она зашла в супермаркет с пистолетом?

Но прежде чем она успела что-то сказать, она увидела, как он скривился. Она положила свою руку на его, произнесла его имя, а он скривился. Не открывая глаз. Хотя она точно знала, что он не спит.