Он был зол на неё. Он был зол на себя. Он хотел утешить её, но вместо этого скрестил руки и отошёл. Доктор действительно диагностировал бронхит. Но помимо этого заметил какую-то аномалию и направил её на анализы.
Она извинилась, когда сообщила ему эту новость. И он не мог заставить себя сказать то, что должен был сказать - что, конечно, это не её вина, что они справятся, что всё будет хорошо.
Но не было ли в этом её собственной вины? Когда у неё впервые появилось странное чувство в груди? По словам доктора, это могло произойти несколько месяцев назад.
Когда она сказала, что у неё не было симптомов, доктор ответил, что она просто не заметила их. Некоторые люди более внимательно следят за собой, чем другие.
Когда Фрэнсис поймал её закашлявшейся по дороге в спальню, опершейся о стену для равновесия, он встал у подножия лестницы и сказал ей, что надо быть умнее, надо было давно сходить к врачу.
Даже когда она села на ступеньку и заплакала, он понял, что не может подойти к ней или сказать что-нибудь, что заставило бы её чувствовать себя лучше.
“Всё будет хорошо, Лена” - сказал он, в конце концов, снизу лестницы. Это был приказ. Когда-то у него в подчинении была дюжина человек.
Дочери вернулись домой за день до операции, чтобы помочь ей подготовиться.
“Лена” - прошептал Фрэнсис ей в волосы тем утром, когда все крепко спали. Она поставила будильник на 6 часов утра, но он не зазвонил, и теперь им нужно было торопиться.
“Лена, любимая” - сказал он и притянул её ближе к себе. Он сказал, что жалеет о том, как себя вёл. Просто он был потрясён происшедшим. Он не мог её потерять. Это абсолютно не могло произойти.
Она протянула руку назад, нащупала его бедро, сжала его, и сказала, что всё понимает, что всё, конечно же, будет хорошо, вот увидишь.
Он быстро оделся, и пока дочери суетились - Сара и Натали сверяли содержимое сумки Лены со списком, который им дал помощник врача; Кейт помогала ей в душе, чтобы помыться специальным хирургическим мылом - он понял, что у него есть немного времени до поездки в больницу.
Ничего никому не сказав, он пошёл в соседний магазин, как делал каждое утро - за кофе и газетами. Его успокаивала эта привычка.
И пока он шёл, наблюдая пар от дыхания на холодном воздухе, у него появилось чувство, что всё будет хорошо. Его лицо болело. Его тело не слушалось. Но всё это было временно.
Врачи сделают свою непонятную работу, Лене, несомненно, будет больно, но она сильная, и, в конце концов, всё будет хорошо.
Когда он свернул на Мэйн Стрит, там стояла Джоан Кавана в своём синем пальто, с длинными волосами, отливающими бронзой на солнце. Она смотрела, как Фрэнсис подходит, словно зная, что он может причинить ей боль.
Но она не так долго его знала, чтобы иметь право на такой взгляд. А он не знал её достаточно долго, чтобы чувствовать что-то, кроме стыда.
Он вспомнил о своей матери впервые за много лет. Он вспомнил об отце.
Оба давно умерли и похоронены, прошло двадцать пять лет с тех пор, как он уехал. Никто из них так и не смог привыкнуть к Америке, в которой они провели лишь кусочек жизни, когда Фрэнсис был совсем маленьким.
Ни один из них не дал даже полуобещания навестить его, как обещали другие взрослые, чтобы расставание было проще. Ни один из них не мог лгать, даже во имя милосердия.
“Я скоро вернусь погостить” - сказал Фрэнсис в тот день, когда они обнимали его на пороге дома, и мать снова и снова прижималась к его щеке.
“Зачем?” - спросил отец.
Отец сказал Фрэнсису, что в Нью-Йорке много булочных, поэтому надо следить за собой, чтобы не растолстеть. Это был его единственный совет.
Они не предупреждали его о деньгах, женщинах, алкоголе или драках, потому что Фрэнсис был хорошим сыном - здоровым молодым человеком, с умной головой на плечах. Если они сейчас смотрели на него с небес, то вряд ли узнали бы.
Фрэнсис не видел Джоан с того дня в Holiday Inn. Он не отвечал на её звонки после того, как Лене поставили диагноз.
Операция была назначена на одиннадцать, в понедельник утром, но Лена должна была прибыть в больницу к девяти. Было около семи утра, и строители шли мимо Джоан, вламываясь в дверь магазина, которая звенела при каждом ударе.
Она продолжала смотреть на Фрэнсиса, пока он не приблизился. Приехали местные полицейские, бросили свои машины под знаком “Не парковаться” и побежали за кофе. “Извините”, “извините” - говорили они, проходя мимо. Один, другой, третий.
Он вспомнил, как когда-то был полицейским, бегал по лестнице, водил свою машину по городским улицам, с радостным предвкушением, что вот-вот предотвратит неприятности, и сокрушительным разочарованием, когда он на несколько минут опаздывал.
В это особое утро, в морозный день в конце января, с Леной шепчущей дома молитвы, Кейт приехавшей на каникулы с первого курса, слишком юной, чтобы потерять мать, Фрэнсис вспомнил, как разбирался с домашней ссорой в 26-м Участке.