Средь других имен

Порой мне казалось, что свят и нетленен
Лирической чайкой украшенный зал,
Где Образотво

рец для трех поколенийВершину согласных искусств указал.

Летящие смены безжалостных сроков

Мелькнули, как радуга спиц в колесе,
И что мне до споров, до праздных упреков,Что видел не так я, как видели все?

В губернскую крепь, в пошехонскую дикость

Отсюда струился уют очагов,
Когда единил всепрощающий Диккенс
У пламени пунша друзей и врагов.

То полу-улыбкою, то полусмехом,

То грустью, прозрачной, как лед на стекле,
Здесь некогда в сумерках ласковый Чехов
Томился о вечно-цветущей земле.

Казалось, парит над паденьем и бунтом

В высоком катарсисе поднятый зал,Когда над растратившим душу Пер Гюнтом
Хрустальный напев колыбельной звучал.

Сквозь брызги ночных, леденящих и резких

Дождей Петербурга, в туманы и в таль
Смятенным очам разверзал Достоевский
Пьянящую глубь — и горящую даль.

Предчувствием пропасти души овеяв,

С кромешною явью мешая свой бред,
Здесь мертвенно-белым гротеском Андреев
На бархате черном чертил свое «нет».

Отсюда, еще не умея молиться,

Но чая уже глубочайшую суть,
За Белою Чайкой, за Синею Птицей
Мы все уходили в излучистый путь.

И если театр обесчещен, как все мы,

Отдав первородство за мертвый почет,
Он был — и такой полнозвучной поэмыСтолетье, быть может, уже не прочтет.

1950 год

В Третьяковской галерее

Смолкли войны. Смирились чувства.
Смерч восстаний и гнева сник.
И встает в небесах искусства
Чистой радугой — их двойник.

Киев, Суздаль, Орда Батыя —

Все громады былых веков,
В грани образов отлитые,
Обретают последний кров.

От наносов, от праха буден

Мастерством освобождены,
Они — вечны, и правосуден
В них сказавшийся дух страны.

Вижу царственные закаты

И бурьян на простой меже,
Грубость рубищ и блеск булата,
Русь в молитвах и в мятеже;

Разверзаясь слепящей ширью,

Льется Волга и плещет Дон,
И гудит над глухой Сибирью
Звон церквей — и кандальный звон.

И взирают в глаза мне лики

Полководцев, творцов, вождей,
Так правдивы и так велики,
Как лишь в ясном кругу идей.

То — не оттиски жизни сняты,

То — ее глубочайший клад;
Благостынею духа святы
Стены этих простых палат.

Прав ли древний Закон, не прав ли,

Но властительней, чем Закон,
Тайновидческий путь, что явлен
На левкасах седых икон.

В шифрах скошенной перспективы

Брезжит опыт высоких душ,
Созерцавших иные нивы —
Даль нездешних морей и суш.

Будто льется в просветы окон

Вечный, властный, крылатый зов…
Будто мчишься, летишь конь о конь
Вдаль, с посланцем иных миров.

1950 год

У памятника Пушкину