Средь других имен

Что-то вспыхнуло, замерло, умерло,
Загоревшись до самых звезд.
Отнесли за каким-то нумером
На унылый тюремный погост.

Это все? Или было посмертное

Продолженье какое-нибудь?
Если было, я им пожертвую,
Мне не жалко его ничуть.

Будут старые вина литься,

Прозвучит поминальный тост.
Прах мой, будешь ли ты шевелиться,
Проклинать арестантский погост?

Что за дело мне, что болваны

Зашибут на мне честь и деньгу
И разлягутся на диванах,
Ну а я коченею в снегу.

Не гнию, распадаясь, не тлею —

Вековая хранит мерзлота.
И не знают вина и елея
Искаженные смертью уста.

Я — живая — пылала жаждой

К гордой славе, к любви, к вину.
А теперь влюбляется каждый
В отошедшую к вечному сну.

Выпивая бокал за бокалом,

Каждый грустные шепчет слова:
— Жаль, рожденье мое запоздало,
Очень жаль, что она не жива.

Но меня не согреет слава

После смерти в промерзшей мгле.
И лежащим в земле не по нраву
Трепетанье огня на земле.

1950-е годы

«Мы должны до вечерней поры…»

Мы должны до вечерней поры
Заходить на чужие дворы,
Чтобы сбросить мешок наш с плеч,
Чтобы где-то раздеться и лечь.
Может быть, в неопрятном углу
Мы в чужую упрячемся мглу
И вздохнем, может быть, тяжело.
Нет, не греет чужое тепло,
И чужой плохо светит свет,
И на воле нам счастья нет.

1955 год

Пурговая, бредовая, плясовая «Акбар»

Свобода, свобода,

Эх, эх, без креста.

Александр Блок

I

Вспоминаю свой рдяный рассвет.
Он сулил не добро, не добро.
Как дерзко плясало в осьмнадцать лет
На бумаге мое перо.
Казалось, — пойду и все возьму,
Смою тоску, злобу и тьму.
Так казалось… А почему?
Говорят, что был излом, декаданс
И некий странный болезненный транс,
А я думаю — силы неловкий взлет,
А теперь ее никто не вернет.

II

А потом забурлил красный дурман,
А потом казахстанская степь и буран,
А потом у Полярного круга
Закрутилась, взревела вьюга,
Тундровая,
Плясовая,
Бредовая.
Выкликай вслед за пургой:
— Ой-ой! Гой-гой!

III

На сердце вечная злая пурга-любовь
Взметнула оледеневшую кровь.
Ведьма-пурга, бей! Лютей!
Дуй в глубину, в высоту!
Любовь эта хуже семи смертей,
От нее привкус крови во рту.

IV

Выползло солнце едва-едва,
И тут же за край земли
Свалилась солнца голова,
Ее топором снесли,
   Ледовым,
   Острым,
Острей, чем сталь.
Но казенного солнца не жаль, не жаль.

V

В какой я вернусь в город и в дом
С моих обреченных дорог?
Кто меня встретит с хлебом, с вином,
На чей я вступлю порог?
Нет никого, нет ничего!
Только хохот пурги:
— Ого-го! Ого-го!

VI