Среди дыма и огня

За ширмой угадывались две скрученные на полу тени. Они продолжали свой страшный разговор, одновременно разматывая какой-то свёрток.

– Слушай, а почему всё-таки здесь? Надо было Палас-Отель или Асторию подпалить, там больше беляков собирается.

– Комитет сказал, что театр надо. Панику, понимаешь, создать. Чтоб возмущение у гражданских вызвать, мол, власть белая порядок держать не может. Смекаешь?

– А то! Ловко придумано! Товарищи молодцы.

– Всё, готово, давай, разматывай «бикфорд» до двери!

Едва Миша услышал слово «товарищи», как гнев обжег его лицо. Он решительно оттолкнул ширму, и вскинул в руке револьвер.

– А ну, руки вверх, босяки!

За ширмой обнаружились двое подростков, шкетов в мятых ситцевых рубахах. Они испуганно смотрели на дядю с револьвером. Между ними, на полу, в развернутой тряпке валялась самодельная, сделанная из динамитной шашки адская машина, с примотанным бикфордовым шнуром.

Миша сам немного опешил. Он никак не ожидал, что злодеи окажутся так юны. Им было лет по тринадцать-четырнадцать. Один – тёмно-русый, бледный лицом, второй – напротив: загорелый, чернявый.

– Ну, что шкеты, попались в руки правосудия? Таки хотели взорвать театр? Вы знаете, что вам за это прямо сейчас будет?

Юные злодеи испуганно таращились на дуло револьвера. Наконец один, чернявый, со вхлипом взмолился:

– Дядя, не убивай!

Второй зло сжал губы. Тело его сжалось, как пружина, затем стремительно распрямилось. Он рванулся мимо Миши к двери.

Ему повезло, что Одессит уже убрал палец с курка. Иначе бы грянул выстрел. Взамен этого крайнего средства Миша успел ловко подставить ногу. Шкет споткнулся, и растянулся на полу, ударившись головой о сундук.

– Лежать, адиёт! А ты, – обратился он к парализованному страхом чернявому, – ну-ка, заворачивай свою адскую машину обратно!

Парень повиновался. Второй лежал смирно и всхлипывал, пока Миша водружал свою ногу ему на шею. Одессит думал, и думать надо было быстро.

С одной стороны, мальчишек следовало было вместе с машинкой сдать в контрразведку. Если бы он им не помешал, произошёл бы форменный террористический акт, были бы жертвы. С другой стороны, из контрразведки шкеты бы почти неминуемо отправились бы на виселицу. С большевиками и их агентами белые совсем перестали церемониться, и в ответ на «красный террор» развернули свой. Миша насмотрелся уже на висящих на фонарях «агентов», сильно портящих облик «столицы белого Юга».

– Вот, что, злодеи, слушай меня сюда! Выбор у вас простой: или я вас сейчас отведу в контрразведывательное отделение, и оттуда вы отправитесь прямо на фонарь, где будете, задыхаясь, смешно дёргать ножками в петле, а потом за вашими душонками придут настоящие красные черти. Или вы мне, как честные шкеты, расскажите о «товарищах», от которых получили задание и адскую машинку, местонахождение комитета, и я тогда подумаю… Ну, кто первый?

Миша смотрел на чернявого. Тот стоял на коленях и испуганно молчал.

– Ну?

– Только не надо в контрразведку, добрый дядя!

– Дядя пока добрый. Говори.

Второй юный террорист замычал что-то, но Миша сильнее придавил его ногой.

– Говори!

– На Верхненольной они собираются! Верхненольная, дом…

Миша внимательно смотрел чернявому в глаза. Он практически безошибочно мог отличить, врёт человек ему или нет. Парень не врал.

– Молодец, хороший, рассудительный юноша. А теперь оба таки встаньте и идите!

Миша сопроводил их до выхода. Во дворе всё так же суетился дворник.

– Эй, как там тебя, подойди!

– Чего изволите, господин музыкант?

– Как звать-то?

– Митрофанычем кличут.

– Вот, Митрофаныч, безбилетников поймал. Как они мимо тебя-то проскочили? Безобразие! Запри их пока в чулане, а вечером, если я не вернусь за ними, отпусти, понял?

– Ааа?

– Дело государственной важности! – шепнул Миша на ухо дворнику, и сунул ему пятачок.

– Понял, господин…э?

– Ротмистр, – соврал Миша.

Внешне Миша никак не походил «ротмистра». Но дворник реагировал на металл в его голосе и гипнотический взгляд чёрных цыганских глаз. Не иначе как в предках Миши были умелые шувани2.

– Слушаюсь, Ваше Благородие! А ну-у, пошли, черти полосатые!

Миша вернулся наверх за кофром и адской машинкой. Затем, с грустью подумав, что Вертинский ему сегодня не споёт, зашагал в отдел контрразведки, который располагался совсем рядом3.

Начальник отдела, ротмистр Маньков, попыхивая папироской, вежливо и задумчиво выслушал рассказ Миши Одессита.

– Очень интересно! И куда же вы изволили деть мальчишек? Ведь если они убежали или вы их отпустили (слово «отпустили» он произнёс с нажимом), то толку от вашего появления здесь никакого! Они уже предупреждены, вы понимаете?

– Понимаю, господин ротмистр. Поэтому, не извольте безпокоиться, они крепко заперты. Но где, я вам не скажу.

– Это почему же?

– Потому что вы их повесите. Ну, или расстреляете. А мне вот хочется, что бы дети остались жить. Они ведь дети, понимаете?