Среди дыма и огня

– Ой, боже мой! Ира, вот настоящий герой! Вы не голодны? Нанесёте нам визит? Мой муж, директор гимназии, будет рад общению с вами. Ведь по возрасту вы ещё гимназист!

Петя посмотрел в молящие глаза юного ангела – девочки Иры, и не смог отказаться.

Кнорринги жили на Чайковской. У них оказалось мило и уютно. Угостились чаем с лимоном. Его, конечно, засыпали вопросами, на которые он отвечал коротко, по-военному.

– Пётр, скажите, а вам бывало страшно в бою? Страшно умереть? – спросила Ира, думая о чём-то своём.

– Я уже умирал. От тифа. И видел ангелов. Одного… Так что теперь умирать не так страшно. Страшно согрешить.

Все помолчали.

Потом Ира читала стихи, которые писала с восьми лет. Стихи были хороши. Петя вспомнил, что блокнотик со стихами при нём, в полевой сумке, «на всякий случай». Открыл, краснея и запинаясь прочёл последнее:

Взлететь!

И пусть душа моя парит.

Над миром, схваченным войной и злобой лютой.

Туда умчусь я, где огонь горит

Приюта горнего, последнего приюта.

Огонь не обжигает, всё приняв

В себя: мои грехи, мои утраты.

И с облегченьем, боль свою уняв,

Оставлю меч, сниму с себя я латы.

И на колени упаду перед крыльцом.

И буду счастлив встрече я с Творцом.

Кнорринги захлопали в ладоши. Глава семьи, Николай Николаевич, веско резюмировал:

– Прекрасно, возвышенно. Однако рано вам, молодой человек, думать о встрече с Творцом! Вы живите, живите! Рано отбрасывать меч. Не дайте злу победить!

Юная Ира не могла сдержать слёз. Петя посмотрел на её милое личико и с чувством произнёс:

– Ради победы не пожалею жизни!

Переполненный благодарностью, Петя пригласил их в Ростов. Обменялись адресами. Обнялись. Обратно в гостиницу Петя летел, воодушевлённый. Обстановка у Кноррингов ему напомнила счастливые посиделки у Вериных в Ростове.

«Какие прекрасные люди! И как тяжело пережили они красных. Как много таких чистых, возвышенных душою людей, таких неземных созданий, как Ирина, страдает сейчас по всей России. За что, Господи? За что?»

Сентябрь 1919 г.

«Какая-то печенежская орда, после успешного набега» – с невесёлой усмешкой подумал Георгий, наблюдая с холма растянувшуюся на многие вёрсты колонну Четвёртого Донского корпуса, обременённого многочисленными подводами «с добром». Его сотня замыкала колонну, находясь в арьергарде. Позади остался Воронеж и красные, впереди – тоже красные. Ситуация напоминала Ледяной поход, вот только на подводах были не раненые, а «подарки» – рулоны с тканями, посуда, серебро, драгоценная церковная утварь. Гурты племенного скота понуро продвигались рядом с колонной. В колонне брели и беженцы из «Совдепии». Казаки были в приподнятом настроении и в предвкушении от того, как встретят их и «подарки» в станицах и хуторах казачьи жёны и матери-казачки.

О бое никто не думал. Рейд проходил удивительно легко, без особых боестолкновений и потерь. Генерал Мамантов, природный казак под пятьдесят, с тронутой сединой большой головой, огромными усищами и пронзительным взглядом, ловко командовал вверенным ему почти десятитысячным корпусом, наведя страх на красных и пройдя по их тылам, громя склады и штабы. Комиссары едва успевали выскакивать в одних подштанниках из изб, где казаки потом находили награбленное ими добро. Но вместо того, чтобы попытаться вернуть это добро их владельцам, казаки грузили его на свои подводы, утяжеляя марш. В конце рейда Мамантова и казаков стал заботить не столько военный успех, сколько сохранение в целости и сохранности обоза. Пожалуй, что и красные были счастливы удалению лихой казачьей конницы из контролируемых ими губерний. Лишь в Воронеже пришлось столкнуться с их упорным сопротивлением. Рейд близился к завершению.

Георгий с тоской вспоминал разочарованные лица мещан и крестьян тех городов и деревень, в которые они с триумфом входили, и которые так же спешно оставляли.

– Как, не на Москву разве идёте?

– Пошто нас бросаете? Опять комиссарам на съедение! Лучше бы и не приходили!

– Братья казаки, да что же это вы? Красные придут – грабят. Белые пришли – тоже грабить?

Народ тамбовский, липецкий, воронежский, которому туго жилось под красными, тем не менее выжидал, и не спешил примыкать к белым. Многие верили слухам, что белые вновь принесут им «царя, помещиков и крепостное право». Так или иначе, но казаки Мамантова не казались им надёжной силой. Через три-четыре дня «побелевшее» пространство центральной России вновь «краснело» и заполнялось бронепоездами, ЧОНовцами и комиссарами в пыльных шлемах, с их повальными реквизициями хлеба и скотины, с мобилизациями, со взятием заложников. Одумаются крестьяне, возьмутся за обрезы, но станет уже слишком поздно10.