Среди дыма и огня

Георгий, произведённый до похода в хорунжие и заместители сотника, отличившийся во многих боях и стычках, приобретший уважение казаков, никак не мог примириться с узостью их мышления. Всё, что лежало за пределами казачьей земли, было для них чужим, чуждым и недостойным борьбы. «Россия? Нам того не надобно. Пусть вон Деникин освобождает. Нам бы свою, казачью республику, атамана, и жить как прадеды жили», – такие или схожие мысли Георгий часто слышал и от рядовых казаков, и от казачьих офицеров. Отчаянно храбрые в боях за «тихий Дон» станичники, войдя в пределы центральной России, весь свой пыл растратили на добычу «подарков», воскресив к жизни старинную казачью психологию «ходоков за зипунами».

«Но ведь в тысяча шестисот двенадцатом в самой Москве именно казаки помогли воцариться Романовым!» – пытался приводить свои аргументы Георгий, в начале рейда мечтавший дойти до первопрестольной.

«Помогли…на свою голову», – возражали начитанные офицеры из казачьей интеллигенции. И припоминали Георгию жестокое подавление Петром Первым Булавинского бунта, и уничтожение им казачьей выборной власти, которую только сейчас с большим трудом удалось возродить.

На крупном вороном подъехал сивоусый сотник Крюков.

– Что, Георгий Александрович, не весел? Буйну голову повесил?

– Да так. Спросить хочу… Домой что ли двигаемся?

– Домой! Устали казаки…

–Так, а как же красные? Будут ждать, пока отдохнём?

– Дерзок ты стал, хорунжий. Повоюй с моё, с четырнадцатого года, тогда узнаешь. В германскую в окопах сидели, теперь здесь, на Гражданской два года, почитай в седле. Нельзя нормальному человеку, христианину столько воевать. Христианин, он-то кровь проливает только по необходимости.

– Так есть же необходимость! Победить большевиков, полностью их из России прогнать! Они-то вон, воюют, не останавливаясь. Мобилизовывают народ поголовно, в атаки безжалостно гонят, а сзади латыши с пулемётами, чтобы подневольные назад не побежали.

– Так оно понятно. Сатана их гонит. Троцкий ли, Ленин, всё едино – Сатана. Безбожники они, никаких правил войны не признают.

– Да! И поэтому добить их надо! И пока не добьём…

– Пусть другие добивают. Кадеты твои. А у меня рука рубить устала. Кого ведь рублю? Русского мужика, дубину стоеросовую, что под комиссарскую дудку пляшет. Значит нравится ему плясать? Нравится? Почему они не восстали, когда мы через их деревни проходили? Почему к нам в строй не встали? И оружие бы мы им дали, и припас. Вот кабы встали, мы бы тогда вместе на Москву и пошли. А нет – ну и пускай себе живут под комиссаром. Как были крепостными, так и остались. Не знали воли и не узнают. Тьфу!

Георгий смолчал. Своя правда была и за словами Крюкова.

На следующий день к ним на встречу прорвались лихие кубанцы Шкуро. Вместе они отошли на за линию фронта на юг, к Новому Осколу, прочно занимаемому белыми.

Генерал Мамантов не мог не видеть, что его корпус утратил всякую боеспособность. Казаки ждали приказа: «В отпуск, по станицам!». И негласно полковникам было разрешено партиями отпускать казаков «в охранение обозов», а фактически – по домам.

Сотня Георгия таяла на глазах. Многие уходили самовольно, презрев дисциплину. Решив, что с него хватит, Георгий тоже написал прошение об отпуске. Ему разрешили.

Решил ехать верхом до Белгорода, а дальше поездом, через Харьков в Ростов.

Первое, что поразило Георгия в Белгороде – образцовый порядок, чистота и отлично экипированные воины-добровольцы, цветущая, возстановленная мирная жизнь, изобилие товаров, работающие рестораны. И всё это несмотря на пролегающий рядом фронт. От всего этого он отвык в Совдепии, где даже в крупных городах царило серое запустение.

Залюбовавшись бирюзовыми стенами Свято-Троицкого собора11, он внезапно услышал, как кто-то окликает его по имени.

– Гоша! Георгий!

Удивлённый, он опустил глаза и увидел перед собой молодого унтера в чёрной, марковской форме. Это был Петя.

– Петюня! Господи, вот так встреча!

Они кинулись обниматься. Потом Петя отстранился и заглянул другу в глаза.

– Гоша, у меня для тебя новость. Только не пугайся.

– Что стряслось?

– Ничего. Ксения здесь.

– Как???

– Сестрой милосердия. Уже месяц тому назад она прибыла с санитарным поездом.

Известие тяжелой гирей упало Георгию на грудь.

2.

Миша Одессит всё видел, всё чувствовал, всё предусмотрел. Всё – да не всё…

Сказать по правде, ему до смерти надоела ростовская публика. Эти сытые, довольные физиономии господ, эти дамы в шелках и перьях боа. Эти их бесконечные, за рюмкой водки и под балычок, обсуждения «будущего обустройства России». Доходящие до оскорблений и драк споры между либералами и монархистами, между «непредрешенцами» и сторонниками «жесткой руки». То, что власть большевиков доживает считанные дни, считалось само собой разумеющимся. Все безоговорочно верили ОСВАГу12, и не сомневались в том, что до Москвы белым армиям осталось преодолеть считанные вёрсты.