Средиземноморская Франция в раннее средневековье. Проблема становления феодализма

Французские историки конца XIX — начала XX вв., занимавшиеся крупными социально-экономическими проблемами, уделяли мало внимания региональным и локальным исследованиям, отставая в этом от своих английских и немецких коллег[42]. Это было связано в первую очередь с еще не поколебленной приверженностью французских ученых позитивистской методологии, недооценивавшей значение частного, по сравнению с общим. Преувеличивая социально-экономическое единство раннесредневековой Франции и стремясь выявить в ее развитии именно общие черты, французские медиевисты этого времени считали возможным комбинировать данные, относящиеся к разным районам страны. При лучшей изученности междуречья Луары и Рейна (отчасти обусловленной и состоянием источников), это неизбежно оборачивалось распространением выводов, полученных на материале этого района, на всю Францию. Этот недостаток присущ работам и Н.Д. Фюстель де Куланжа, и Ж. Флака, и А. Сэ, и едва ли не всех французских ученых той эпохи — независимо от того, как именно они представляли себе раннее средневековье. Так, Н.Д. Фюстель де Куланж, охотнее других цитирующий документы той эпохи, в большинстве случаев даже не оговаривает, к какому району они относятся[43], и почти ничего не сообщает о социальных или правовых различиях между ними; в его изображении, и меровингская, и каролингская Франция предстает географически очень однородной страной. Такой подход сделал ненужным или необязательным знакомство с уже тогда обширной краеведческой литературой (на нее он практически не ссылается) и даже с некоторыми оригинальными текстами, например сочинениями ряда отцов церкви. Между тем, в конце XIX в. появились специальные исследования, посвященные жизни и творчеству некоторых южногалльских писателей поздней античности и раннего средневековья, например монографии А. Мальнори и К.Ф. Арнольда о Цезарии Арелатском[44]. Благодаря таким работам, в научный оборот было введено много новых фактов, но социальными процессами историки этого склада не интересовались вовсе.

Первые десятилетия XX в. внесли мало нового в представления о социально-экономической или правовой истории региона в раннее средневековье. В обзорных работах этого времени[45] мы находим в основном общие рассуждения о феодализме и повторение частных наблюдений О. Молинье, Л. Бланкара, Э. Кове[46] и других авторов конца XIX в. Внимание исследователей было обращено преимущественно на политическую[47] и церковную тематику[48]. И во Франции, и за рубежом в этой области было сделано немало ценного, в том числе и по раннему средневековью, но слишком часто предметом изучения оказывались сюжеты совершенно ничтожные. В этом отношении характерна дискуссия о "трех Бернарах", возникшая в связи с разработкой ранней истории южнофранцузских княжеств. Речь шла об идентификации упоминаемого в источниках середины IX в. септиманского и овернского графа Бернара: был ли это один человек, или их было двое или трое? В этот спор, достойный XVII, но никак не XX в., оказались втянуты многие крупные историки: Ф. Лот, Ж. Кальмет, Л. Левиллэн, Л. Озиа[49]. Собранные в рамках этой и ей подобных дискуссий факты из области генеалогии и политической истории в дальнейшем оказались весьма полезными при изучении истории знати, а также истории семьи, но в середине века речь об этом еще не шла. В научных центрах Южной Франции подобные политико-генеалогические исследования сохраняли популярность еще в послевоенные годы[50].

Новым явлением в историографии первой половины XX в. было обращение к исторической ономастике, открывавшей новые перспективы изучения этнической истории, демографии, истории поселений, агрикультуры и т. д.[51] Появление таких работ было вызовом традиционной медиевистике, но он не был принят. Характерно, что замечательная книга шведского филолога Э. Берга об антропонимии Марсельского политика, вышедшая в 1941 г., заинтересовала историков лишь в 70-е гг. Больший интерес вызвали опрокинутые в прошлое географические исследования[52], подстегнувшие аграрные штудии и самих историков[53], но из-за нехватки источников акцент в них всегда сделан на более поздней эпохе. Впрочем, и она представляла собой так много загадок, что еще в 1931 г. М. Блок имел все основания сказать, что аграрную историю Средиземноморской Франции, особенно Прованса, "почти целиком еще предстоит написать"[54]. И если наши представления о раннесредневековой истории региона все же обогатились в это время новыми фактами и идеями, то это произошло главным образом за счет общих трудов по истории Франции и Европы в целом.