Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Ремесленник предан своему призванию, и эта преданность была такова, что ремесленник никогда не был или не мог стать художником. Разница между artes liberates (свободными искусствами) и artes mechanicae (механическими искусствами) не основывается на каком-либо превосходстве творческой деятельности как таковой, но на различии в использованных процессах; оба подводятся под ratio artis (понятие искусства) в сходной манере[96]. Более того, мы должны иметь в виду, что современники творческого апогея не осознавали важности эволюции, свидетелями которого они были; теории всегда появляются позднее, чем факты, которые они должны объяснять. В любом случае нам следует отметить, как велика и человечна была философская концепция искусства в Средние века; нет ни одной работы человека, которую она не могла бы облечь в королевскую мантию красоты.

Осталось только упомянуть последний порядок исследований, который помещен над философией и который соответствует в сравнении, которое мы делали, наивысшей части конструкции, вершине пирамиды. Это теология, доктринальная и мистическая. Часть, относящаяся к доктринам, есть устройство догм, основанных на христианском откровении, и мы увидим позднее[97], что она приобретает двойственную форму, будучи как библейской, так и апологетической.

Помимо теологии, эта классификация человеческих знаний Аристотелева по происхождению.

Аристотелев дух проявляется не только в самом понятии «науки», которое нацелено на единство, но также во взаимоотношениях между определенными науками и философией. Поскольку последнее опирается на первое, оно остается в постоянном контакте с фактами; действительно, оно стоит на якоре у самых скал реальности. Щедрый урожай фактов, предоставленный греками и арабами, был обогащен свежими наблюдениями в физике (в современном смысле этого слова), химии (элементарной), ботанике, зоологии и физиологии человека. Более того, Фома Аквинский, Годфри Фонтейн и другие заимствовали материал из специальных наук, которые преподавались на других университетских факультетах, особенно из медицины и из права (гражданского и канонического). Факты о природе и о физическом и общественном в человеке – поистине наблюдения изо всех источников – призваны предоставлять материал для синтетического взгляда философии. Они все заявляют вместе с Домиником Гундиссалинусом, что нет такой науки, которая не может внести свой взгляд в философию. Nulla est scientia quae non sit aliqua philosophiae pars[98]. Схоластическая философия есть, следовательно, философия, основанная на науке, и, возможно, нелишне будет заметить, что мы теперь больше, чем когда-либо, возвращаемся к этим концепциям.

Но чтобы оценить истинную ценность заявлений, сделанных схоластиками, мы должны сделать две оговорки.

Во-первых, факты изучались скорее с целью снабжения философии материалом, чем ради них самих, следовательно, Средневековье никогда не признавало различие между обычным опытом и научным экспериментом, который так привычен для нас. Во-вторых, этот материал получен из наблюдений и опыта, представлял собой смесь – смешение фактов, искусственно полученных, и фактов точного наблюдения, первое обязательно ведет к ошибочным заключениям, примеры которым мы увидим позже[99]. Однако последние были адекватны для того, чтобы сделать правильные выводы.

Наконец, Аристотелев дух проявляется также во внутреннем построении самой философии. На протяжении первых столетий Средних веков было в моде платоновское деление философии на физику, логику и этику; и оно сохранялось долгое время. XIII век решительно отвергает его или скорее вкладывает его в новую классификацию. По сравнению с Аристотелем – самым блестящим учителем, какого только знало человечество, Платон всего лишь поэт, декларирующий красоту без какого-либо порядка или метода. Данте был прав, когда называл Аристотеля «учителем тех, „кто знает “». Но знать — это, прежде всего, упорядочивать’, sapientis est ordinare – миссия мудрого человека упорядочить свои знания. Даже те, кто не принимает идей Стагирита, признает его величие, когда дело касается порядка или ясности.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука