Средневековая философия и цивилизация

«Три четверти человечества, – пишет Тэн[100], – овладевают общими понятиями для праздных размышлений. Тем хуже для них. Ради чего живет нация или век, если не для того, чтобы создавать их? Лишь через них человек становится человеком. Если бы какой-то обитатель другой планеты спустился сюда, чтобы узнать, насколько далеко продвинулась земная раса, мы бы продемонстрировали ему наши пять-шесть самых важных идей относительно разума и Вселенной. Это одно дало бы ему представление о мере нашего интеллекта». На такой вопрос ученые Средневековья ответили бы демонстрацией своей классификации науки, и таким образом они бы завоевали славу. Действительно, она составляет внушительную главу в научной методологии, нечто вроде «введения в философию», пользуясь современным выражением. Каким бы ни было суждение относительно ценности этой знаменитой классификации, нужно почтительно поклониться перед великим идеалом, который она стремится поддерживать. Она отвечает необходимости, которая периодически неотступно преследует человечество и которая появляется во всех великих веках: необходимость унификации знаний. XIII век мечтал об этом, как Аристотель и Платон в древние времена и как Огюст Конт и Герберт Спенсер в наши дни. Это великолепный продукт величия и силы, и мы увидим в последующих главах, как тесно связан он с цивилизацией, к которой он принадлежал.

Глава пятая Тенденции к унификации и космополитические тенденции

I. Необходимость универсальности; «закон экономии»

Мы видели, что есть два выдающихся следствия различных причин, которые способствовали стремительному развитию философии в XIII веке. С одной стороны, это великая классификация человеческих знаний, в которой каждая наука имеет собственное отдельное место, – трехступенчатая пирамида; или, если предпочитаете, фигура, использованная Боэцием[101], – лестница для восхождения на стены обучения. С другой стороны, среди всех дисгармонирующих систем, которые опираются на эту классификацию, существует одна система, где превалирует мысль, то есть схоластика; и она завоевывает широчайшее одобрение, потому что преуспела в сведении к единому гармоничному целому всех проблем и их решений.

Держа в уме эти два замечательных факта, теперь мы продолжим демонстрировать тот факт, что они обладают характеристиками, которые обнаруживаются в каждой сфере жизни того времени, и, несомненно, как это окажется, они находятся в органической связи со всеми другими факторами средневековой цивилизации.

Существует одна основополагающая характеристика, появляющаяся в научной классификации и в схоластической философии, которая обнаруживается повсюду; я имею в виду тенденцию к универсальности. Необходимость все упорядочить в соответствии с принципами единства и постоянства, поиск систем, которые простираются на обширные сферы, есть одна из бросающихся в глаза примет века, которая видится в общем и целом и которая действует по свободному замыслу. Куда бы мы ни обратились, мы находим громадные амбиции инициаторов, каждый из которых мечтал о вселенской гармонии.

Этим стремлением была наполнена политика королей. Ведь в то время чувство единения стало воодушевлять великие государства, такие как Франция и Англия, Германия и Испания. И вот это единение не могло быть реализовано по-иному, кроме как введением принципов порядка, который подчинил бы общему режиму социальные классы, разбросанные на обширных территориях и ранее подчинявшиеся местным и враждебным властям. XIII век был веком королей, которые все были организаторами, администраторами, законодателями; они были строителями стабильности, которые формировали свои страны и свои народы: Филипп Август и Людовик IX во Франции; Эдуард I в Англии; Фридрих II в Германии; Фердинанд III и Альфонсо X в Испании – все они имели эти общие черты.

Во Франции местный и централизованный феодализм начинает слабеть все больше и больше, а монархическое средоточие неуклонно крепнет. Это средоточие, которое впервые появляется при Филиппе Августе, становится все более очевидным при Людовике IX, который отдавал предпочтение ^ТРУДУ унификатора, начатому его дедом. Сторонник справедливости, уважающий права других и ревниво оберегающий собственные, он не делал попытки подавить феодальных землевладельцев или большие города. В его правлении не было деспотизма, и он предоставил возможность всем видам социальных сил развиваться самим по себе[102]. Его правление можно сравнить с дубом, под которым он творил суд, ведь дуб, властелин леса, точно так же старается не подавлять рост более слабых растений, которые ищут защиты в его тени.