Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Эта общественная жизнь предполагает разные уровни. Существуют группы, более или менее обширные, которые логически и хронологически предшествуют государству. Человек непременно рождается в семье. Несколько семей, сгруппированных под чьим-то началом, составляют деревню – сообщество, чей смысл существования, по словам Данте[220], способствовать обмену предметами и услугами между людьми. Город, продолжает Данте, – это более широкая организация, которая позволяет человеку жить в моральном и материальном достатке, bene sufficienterque vivere. Но тогда как Аристотель останавливается на городе, Фома рассматривает в De Regimine Principum («О правлении государей») более широкую группу, провинцию, которая соответствует Дантову королевству. Возможно, мы можем увидеть в провинции те большие феодальные лены, которые были важными единицами, такие как Нормандское герцогство или герцогство Брабантское, которые на самом деле были известны Фоме. Что же касается государств, некоторые росли у него на глазах, а именно в Италии, где принцы Анжуйского дома правили двумя Сицилиями, в то время как основные европейские государства: Франция, Англия, Испания и Германия – обретали свои различные характерные черты. Данте пишет, что королевство (regnum particulare) обеспечивает те же преимущества, что и город, но придает большее чувство безопасности, cum majori fiducia suae tranquillitatis. В этом Данте повторяет томистическую мысль о том, что королевство лучше, чем город, отвечает военным потребностям, когда на него нападают враги[221].

Итак, поскольку группа существует лишь на благо его членов, благо группы не будет иным, как благом индивидуумов, составляющих эту группу. Так, Фома говорит: «Цель группы непременно является целью каждого индивидуума, которые составляют группу, – oportet eundem finem esse multitudims humanae qui est hominis unius» [222]. А Данте пишет в том же духе: «Граждане существуют не для консулов и королей, а консулы и короли – для граждан, – non enim cives propter consules пес gens propter regem, sed e converse»[223]. Группа была бы абсурдностью, если бы роли переменились и государство или любая другая группа должна была бы следовать курсу, который больше не совпадает со счастьем каждого из его подданных, и если бы к индивидууму относились как к отработавшей свое машине, которую отдают на слом, когда она становится бесполезной.

Такая концепция одновременно и новая, и средневековая. Ведь в то время как город или государство появляются у Аристотеля как сама по себе цель, которой подчиняются индивидуумы, схоластическая философия, наоборот, считает государства подчиненными благу индивидуумов. Для Аристотеля высший долг быть хорошим гражданином и повышать свою гражданскую добродетель.

Но для философа-схоласта высший долг – придать ценность человеческой жизни, чтобы стать хорошим человеком, а государство должно помочь в этом каждому своему члену.

Из этого учения следует, что перед государством индивид не должен склоняться, осознавая свой венец прав, на которые государство не может посягнуть, потому что их законность вытекает из ценности самой личности. Это есть «права человека». Основа их есть закон природы, так сказать, человеческая сущность и вечный закон, – вечные отношения, которые регулируют порядок сущностей в соответствии с указаниями извечно существующей мудрости. Это право на сохранение своей жизни, право вступать в брак и растить детей, право развивать свой интеллект, право на обучение, право на правду, право жить в обществе. Вот некоторые прерогативы индивидуума, которые появляются в декларации прав человека XIII века[224].

Таким образом, схоластическая философия оправдывает с этической точки зрения концепцию ценности индивидуума перед центральной властью. Но мы видим вместе с тем, как она также носит феодальный характер. Ведь и рыцарь, и барон, и вассал, и гражданин два прошедших столетия были поглощены идеей жить своей собственной жизнью.

IV. Представление о группе в учении канонистов и легалистов

Но этическая доктрина, в свою очередь, опирается на метафизическое основание. Действительно, зачем человек имеет право обрести свое счастье, которого ни одно государство не может его лишить? Метафизика отвечает: потому что лишь человеческая личность есть истинная реальность субстанции. С другой стороны, любая что ни на есть группа, в том числе и государство, не является реальной сущностью, это просто группа человеческих личностей (multitudo hominum).

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука