Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Тогда из чего это единение или группа состоит? Метафизика Фомы Аквинского проливает нам свет на этот тонкий вопрос. Показав, почему индивидуум должен стать членом семьи и гражданского сообщества, он пишет: «Теперь мы должны понять, что эта совокупность гражданских или семейных групп обладает лишь единением (внешнего) порядка, и, следовательно, она не обеспечена единством, которое принадлежит естественной субстанции. Это причина, почему часть этой совокупности может осуществлять деятельность, которая не является актом группы. Солдат, к примеру, выполняет действия, которые не принадлежат армии, но такие действия солдата не препятствуют группе выполнять свою деятельность – деятельность, которая не принадлежит части, но целому. Так, сражение – это деятельность всей армии целиком, процесс буксировки баржи – это деятельность совокупности людей, которые тянут бечеву»[232].

Тогда есть основательное различие между единством индивидуума – органической и внутренней «неделимости» (unum simpliciter), которая принадлежит человеческой личности, – и внешнее единение, которое является результатом социального группирования среди определенного числа индивидуумов. Внутреннее единство привносит согласованность внутри отдельной субстанции, так что все ее составные части или элементы не имеют ни независимой ценности, ни собственного существования. Отсюда и противоречие в самой идее коллективной личности. Либо члены, которым полагается составлять такую коллективную личность, остаются, по существу, независимыми, – в случае чего здесь нет одной личности, а собрание личностей – либо они зависят от целого, и тогда каждый член теряет свою индивидуальность. Совсем по-другому в случае внешнего единения, которое появляется в группе личностей, поскольку это единение не затрагивает индивидуальность, которая принадлежит каждому члену.

Тогда вы спросите: разве семья или государство просто ничто? Сделать подобное утверждение было бы преувеличением доктрины. Ведь единение группы, о котором говорит Фома, функционально по характеру и основывается на выполнении сообща определенной человеческой деятельности, в которую каждый член вносит свой вклад. Подобная деятельность наделена реальностью, но реальностью, отличной от непередаваемой и неотъемлемой субстанционной сущности, которую сохраняет каждый член. Когда буксируют баржу, мышечная энергия людей, которые ее тянут, направляется сообща; в игре, или клубе, или в любом дружеском сообществе каждый член предоставляет частицу своей деятельности в распоряжение общей жизни, – и во всех этих случаях всегда возможно прекратить это делать.

Но в семье или в сообществе, наоборот, это взаимное объединение деятельности заложено природой, здесь нельзя пойти на попятную, поскольку определенная основная деятельность индивидуума поглощается этим сообществом. Действительно, в некий кризис, ради общего блага и общей безопасности, семья или государство может требовать entire activity от своих членов. Но даже так человек, который отдает другим всю свою энергию, все равно сохраняет собственную индивидуальность. Если человек индивидуальность, то он никогда не уступает суверенитет своей собственной личности.

Эту доктрину нельзя сформулировать яснее, чем сделал это Фома Аквинский в этих прекрасных словах: «Закон должен учитывать многое, что касается личностей, дел, времени. Ведь общность государства состоит из многих личностей, и его благо обеспечивается разнообразием деятельности»[233].

Соответственно, с точки зрения схоластической метафизики нет разницы между единением группы людей, тянущих баржу, и единением семьи или государства или даже целой цивилизации.

Единственный вопрос об этой разнице состоит в том, которое из них связано с совершенством продемонстрированной деятельности. Надлежащее функционирование государства зависит от разнообразия деятельности, и государство становится более совершенным, как и цивилизация в целом, в зависимости от того, насколько эта деятельность полная, разнообразная и интенсивная. Bonum commune, всеобщее благосостояние, которое государство должно обеспечивать, получается в результате общей суммы выполняемой деятельности с целью единения и достижения гармонии.

Эти соображения проясняют, как можно говорить одновременно о единстве цивилизации XIII века и о плюрализме, который столь основополагающ в ее мышлении. Единство цивилизации есть результат общих чаяний, общих верований, общих чувств, как моральных, так и эстетических, общего языка, общей организации жизни; и такое единство не больше чем сообщество деятелей. В то же время единение субстанций, или физическое единение, принадлежит каждому из многочисленных personalities, которые являются факторами этой цивилизации, и только им одним[234].

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука