Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Такая доктрина интересовала правоведов и канонистов в той же степени, что и философов. Поскольку ее природа такова, что она проливает свет на политическую ментальность того периода, давайте вкратце рассмотрим концепции правоведов и теоретиков в гражданском и каноническом праве. Это будет полезное подготовительное мероприятие для опровержения, прежде чем перейти к заключениям философов.

Юристы-теоретики просто брали из римского права концепцию корпорации (universitas) и применяли ее, как теоретики гражданского права к государству, а как канонисты – к Церкви. Итак, римская корпорация (universitas) – это не что иное, как ассоциация индивидуумов. Определенно она являлась средоточием частного права, и она могла владеть и приобретать имущество, но, как подчеркивал Савиньи, она не является реальной личностью и, следовательно, у нее нет души, разума и воли. Римские правоведы были слишком реалистичны, слишком подвержены логике здравого смысла, чтобы придумать коллективную душу, – реальность, отличную от индивидуумов, – в этих ассоциациях, цели которых были явно коммерческими и промышленными.

Подобным образом канонисты не считали церковные приходы и монастыри, а также Вселенскую Церковь реальными сущностями, как сущностями, отличными от членов, которые их составляли. Иннокентий IV, у которого было имя выдающегося правоведа, был первым, кто заговорил о корпорации как о persona ficta, фиктивной личности, – отличная формулировка, которую нельзя найти в «Дигестах» Юстиниана, но которая восхитительно выражает мысль XIII века. Гирке называет его «отцом теории фиктивной личности»[225]. Соответственно, корпорация определенно не вещь в себе, не живой организм в реальном смысле этого слова, поскольку не имеет ни разума, ни воли. Канонисты действительно заявляли, что она не может совершить преступление или любой другой наказуемый законом проступок, следовательно, политическая группа как таковая не должна бояться ада или грядущего гнева Божьего.

Не рассматривали по-иному средневековые правоведы и государство-корпорацию. В той же манере они объясняли искусственно созданную личность королевства или империи. Государство (universitas) есть коллективная масса индивидуальных людей, которые составляют populus; и его функция, говорит автор трактата De Aequitate, который приписывают Ирнерию, заботиться об отдельных людях, которые являются его членами [226].

Точно так же сообщество государств, которое Данте считал группой индивидуумов, скорее respublica humana, чем группа правительств. Универсальный монарх – это слуга всех, minister omnium, точно так же как папа – слуга всех слуг Божьих. Он желает благополучия каждому человеку, он ближе к каждому гражданину, чем любой отдельный суверен[227]. А в XIV веке Бальдус пишет: «Imperium non habet animum, ergo non habet velle nec nolle quia animi sunt»[228] («Государство не имеет души, следовательно, не имеет ни воли, ни устремлений, которыми полна душа»).

Разве такая концепция государства (не будучи сущностью вне членов, которые его составляют) и в самом деле представляет собой неудачу[229] средневековых правоведов и канонистов? Разве это не триумф здравого смысла и здравомыслия людей, которые стремились к верности истине, а не к оригинальности? Лично я не считаю, что государство есть реальная сущность, реальная субстанция вне его граждан, и я согласен с Полем Бурже в одном из его последних романов (Le Sens de la Mort – «Смысл смерти»), когда он вкладывает в уста доктора Маршала эти вызывающие слова: «Умереть за Францию не значит умереть ради коллективной сущности, но за всех французов, существующих и тех, которые будут существовать.

Взойти по лестнице и перешагнуть через вершину лестницы – все равно что подняться на эшафот. Они это сделали. Ради кого? Ради Франции. Но Франция – это общая сумма всех тех, кому было предопределено быть французами. Это наше самое «я», ты и я, – мы французы, я повторяю»[230].

V. Метафизическая основа: группа не существует вне своих членов

Основополагающая причина этой доктрины – что государство, большое или маленькое, не есть «вещь в себе», сущность, отдельная от граждан, которые его составляют, – предоставлена самой схоластической философией, и мы уже видели, что она такое. Для схоластической философии мир плюралистичен, единственные реальные существующие сущности – это индивидуальные сущности, к примеру такой-то и такой-то дуб, такая-то и такая-то пчела, такой-то и такой-то человек[231]. А поскольку единение приходит на смену сущности (ens et unum convertuntur), только индивидуумы обладают физическим и внутренним единением. Дубовая роща, рой пчел, табун лошадей, пароход, дом, армия, церковный приход, город, государство – ничто из этого не означает реальных физических сущностей, в результате они не имеют единения, принадлежащего реальной субстанции.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука