Читаем Средневековая философия и цивилизация полностью

Так, Фома в De Regimine Principum («О правлении государей») хотел бы, чтобы люди – заметьте, в XIII веке он поддерживает тезис о суверенитете народа — во время избрания своих правителей навели справки об их характере и выяснили, не обладают ли они деспотическим темпераментом. «Берегись своего короля», – говорит он (providendum de rege)[253]. Некоторые из таких гарантий предназначены, чтобы длиться на протяжении всего периода их правления; ведь его власть должна контролироваться и уравновешиваться другими, – сложная взаимосвязь, как мы покажем позже. И наконец, некоторые из этих гарантий репрессивные. Сопротивление против несправедливых приказов тирана не только разрешается, но и приветствуется; а в чрезвычайных случаях люди, которые выбрали тирана, могут его свергнуть. В то время как Иоанн Солсберийский считает тираноубийство licitum, aequum и justum (законным, справедливым и надлежащим)[254], Фома Аквинский явно презирает тираноубийство. Он выражает пожелание, чтобы люди изо всех сил старались вытерпеть несправедливого правителя; но, если правление становится совершенно невыносимым, он допускает право свержения недостойного правителя, что на самом деле является неизбежным следствием возможности выбора его[255].

В то время как ясно, что философы XIII века были очень чувствительны к описаниям тиранов, которые они находили в «Политике» Аристотеля, не менее ясно, что общественная жизнь того века предоставляла им фактические иллюстрации тирании, которые помогали черпать вдохновение для их теории.

Птолемей Луккский, который закончил труд De Regimine Principium («О правлении государей»), начатый Фомой, обливает презрением тиранов малых итальянских республик (городов-государств) своих дней (hodie in Italia), которые использовали государство для собственной личной выгоды. Возможно, он имел в виду Podestas (подеста – глава администрации в средневековых итальянских городах), которых приглашали из других городов, исполнять административные функции в городах-государствах Италии и которые, как только получали посты, думали лишь о собственных интересах.

Фома Аквинский определенно должен был знать случаи феодальной тирании, монархов, которые злоупотребляли своей властью. XIII век был свидетелем более чем одного свержения монархов. Достаточно вспомнить, как бароны Иоанна Безземельного восстали против него.

III. Верховная власть принадлежит людям, которые ее представляют

Но и эта доктрина закономерна сама по себе, и не важно, кто облечен властью. И это подводит нас к третьему вопросу, самому интересному из всех. Кому же принадлежит верховная власть, эта верховная власть, которая берет свое начало в божественной передаче полномочий, а свой raison d’etre (смысл существования), свою ограниченность – в общественном благе?

В то время как легалисты и канонисты заняты лишь Римской империей, существующими монархиями и папством[256], философы имеют более общий взгляд.

Самый поразительный из них Фома Аквинский, который придал droit social (социальному праву) XIII века замечательную логичность, которую он возлагает на своих современников и своих потомков. Именно Фома подвиг своего друга Вильгельма из Мербеке на перевод на латынь «Политику» Аристотеля.

Чтобы понять политическую систему Фомы, мы должны различать два отдельных аспекта этой проблемы. С одной стороны, в любом государстве — с любой степенью совершенства – возникает вопрос о месте верховной власти. С другой стороны, есть еще вопрос о роли этой самой верховной власти в государстве, которое он считает самым совершенным.

Что касается первого вопроса. В любом государстве верховная власть возникает из коллектива и принадлежит всем людям, так сказать, массам, состоящим из индивидуумов. Поскольку государство составляют люди и оно создано на благо всех граждан, верховная власть должна осуществляться, логично прийти к заключению, что Бог вверил коллективу власть править и создавать законы. Таким образом, доктрина о «верховной власти народа» вовсе не современное открытие; она в непосредственной гармонии с ведущей идеей схоластической политической философии, что индивидуумы есть только общественная реальность и что, следовательно, государство не является организацией вне их. Тогда с помощью новой связи эта доктрина соединяет droit social (социальное право) с метафизикой и этикой.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе
Адепт Бурдье на Кавказе: Эскизы к биографии в миросистемной перспективе

«Тысячелетие спустя после арабского географа X в. Аль-Масуци, обескураженно назвавшего Кавказ "Горой языков" эксперты самого различного профиля все еще пытаются сосчитать и понять экзотическое разнообразие региона. В отличие от них, Дерлугьян — сам уроженец региона, работающий ныне в Америке, — преодолевает экзотизацию и последовательно вписывает Кавказ в мировой контекст. Аналитически точно используя взятые у Бурдье довольно широкие категории социального капитала и субпролетариата, он показывает, как именно взрывался демографический коктейль местной оппозиционной интеллигенции и необразованной активной молодежи, оставшейся вне системы, как рушилась власть советского Левиафана».

Георгий Дерлугьян

Культурология / История / Политика / Философия / Образование и наука
Очерки античного символизма и мифологии
Очерки античного символизма и мифологии

Вышедшие в 1930 году «Очерки античного символизма и мифологии» — предпоследняя книга знаменитого лосевского восьмикнижия 20–х годов — переиздаются впервые. Мизерный тираж первого издания и, конечно, последовавшие после ареста А. Ф. Лосева в том же, 30–м, году резкие изменения в его жизненной и научной судьбе сделали эту книгу практически недоступной читателю. А между тем эта книга во многом ключевая: после «Очерков…» поздний Лосев, несомненно, будет читаться иначе. Хорошо знакомые по поздним лосевским работам темы предстают здесь в новой для читателя тональности и в новом смысловом контексте. Нисколько не отступая от свойственного другим работам восьмикнижия строгого логически–дискурсивного метода, в «Очерках…» Лосев не просто акснологически более откровенен, он здесь страстен и пристрастен. Проникающая сила этой страстности такова, что благодаря ей вырисовывается неизменная в течение всей жизни лосевская позиция. Позиция эта, в чем, быть может, сомневался читатель поздних работ, но в чем не может не убедиться всякий читатель «Очерков…», основана прежде всего на религиозных взглядах Лосева. Богословие и есть тот новый смысловой контекст, в который обрамлены здесь все привычные лосевские темы. И здесь же, как контраст — и тоже впервые, если не считать «Диалектику мифа» — читатель услышит голос Лосева — «политолога» (если пользоваться современной терминологией). Конечно, богословие и социология далеко не исчерпывают содержание «Очерков…», и не во всех входящих в книгу разделах они являются предметом исследования, но, так как ни одна другая лосевская книга не дает столь прямого повода для обсуждения этих двух аспектов [...]Что касается центральной темы «Очерков…» — платонизма, то он, во–первых, имманентно присутствует в самой теологической позиции Лосева, во многом формируя ее."Платонизм в Зазеркалье XX века, или вниз по лестнице, ведущей вверх" Л. А. ГоготишвилиИсходник электронной версии: А.Ф.Лосев - [Соч. в 9-и томах, т.2] Очерки античного символизма и мифологииИздательство «Мысль»Москва 1993

Алексей Федорович Лосев

Философия / Образование и наука