Записка с просьбой о немедленной встрече отличалась от множества подобных отсутствием причины и условий: донос на отца без выгоды, оговор соседа с выплатой мзды и пр. Необходимость отправиться на скотобойню вызывала досаду, Надзиратель обходил стороной мертвое место.
Наступал сезон пыльных бурь. Запах сырой крови и подгнивших шкур сопротивлялся сквозному ветру. Туши коров, бычков, ягнят, подхваченные крюками за заднюю ногу висели в прохладном углу. Истонченные ножи обвальщиков мяса вонзились в деревянную колоду. Из укрытия, холма порубленных на половины трупов, навстречу Надзирателю вышел Нищий.
– До срока нас не должны видеть вместе, – Нищий смотрел открыто, участливо, словно старый товарищ. Чутье подсказывало ему, как организовать нужное выражение лица, подобрать краски голосу. – Наш союз благословлен. Живое и мертвое. Воля и мысль. Идея и дисциплина. Жестокость и жалость. Наше правление станет успешным. Анна умен, но дряхл. Его зять недостаточно хваток и глуп. – Лицо Нищего источало упоение, струилось светом проповеди. – Объединим стражников и бездомных, станем силой!
Надзиратель рассмотрел на щиколотках Нищего пыль, грязь под ногтями пальцев ног. Затем буднично спросил: «Зачем?».
– Чтобы править, милый друг. – Надзирателю казалось, Нищий рассмеется, брызнет веселостью, переполнит смрадную бойню беспечалием. – Не управлять, не выправлять, а править!
– Чем плох нынешний закон?
– Тем, что он не плох и не хорош. В нем упадок, его музыка заунывна.
– В ее однозвучии нет фальши. Какая будет новая, кто знает. – Надзиратель раздражался манерой Нищего отбрасывать с лица липкие прядки, теребить на плече ткань накидки, раскачиваться с ноги на ногу. – К старой музыке привыкло ухо.
– Слух воспитывает громкость, дорогой соратник. При больших переменах – оглушительная, невыносимая громкость! Со временем она поубавится, вовсе стихнет, однако ухо будет слышать то, чему научено. Мой взнос новая псалмодия.
– Что скажешь о моем?
Во взгляде Нищего проступил холод, губы завернулись вовнутрь, сделались тоньше. Он остановился качаться телом и звонким голосом сказал: «Анна!». В эту минуту Надзирателю было трудно понять, чего он ожидал больше, приглашения к переговорам, или к убийству. Прошлый опыт, развитый множественностью обращенных к нему надежд, накренился, сполз на колени, уткнулся лбом в песок. Надзиратель ощутил себя хозяином выбора.
– Иуда знает о твоем намерении?
– Не больше половины.
– Их две. Ему известна та, где кровь, или трели?
– Ему положено знать ту, где трели.
– Ты просишь погубить голову, что делать с рукой?
Нищий заквохтал сдавленным смехом.
– Назвать хвостом. Кому какое дело, откуда он растет. И нам польза.
– Что за польза от хвоста вместо руки?
– Когда чужая холеная рука становится не вычесанным хвостом, приходится опасаться за свою, беспокоиться, до чего ею касаться. Продавец Золота отправится в почетное услужение.
Нищий развел в стороны руки, приготовил их к объятию.
– Обнимемся, как братья в сговоре и союзе.
Надзиратель переступил кровавую лужу, подошел к деревянной колоде, выдернул из нее острый нож.
– Решение не бычок, его на убой не выкормить.
– Торопись, твое время отстало, как бы ему не потеряться.
– Получишь ответ на праздник Подаяния.
– Пусть праздник принесет желанные дары!
Надзиратель повторил вслед за Нищим бесцветным голосом: «Пусть праздник принесет желанные дары». Нищий скрылся за подвешенными к балке тушами. Их колыхание указало направление к яме для отходов.