Срок истекает на рассвете. Черные цветы Френсиса. Цивилизованные джунгли. Актеры-любители. Утром, в день святого Патрика. Десять нитей. «Шутка»

— Почему? — она повторила свой первоначальный вопрос. — Почему он собирается убить тебя?

— На самом деле он не собирается, — ответил я. — По крайней мере, я надеюсь, что не собирается. Это понарошку. В спектакле. Ты ведь знаешь, что твоя мама и я играем в любительском спектакле в Маленьком театре.

— О! Это там, где он стреляет в тебя?

Пьеса репетировалась уже пять недель, и Кейти почти все вечера просиживала в театре и знала ее содержание. Сейчас, убедившись, что я шучу в обычной глупой манере всех взрослых, она повернулась ко мне спиной. Подняв с пола своего мишку, Кейти взобралась на другой конец дивана и начала разговаривать с медвежонком по секрету.

Я поднял глаза и увидел Пэгги, стоявшую в дверях спальни и наблюдавшую за нами. Сегодня была генеральная репетиция, и Пэгги надела форму официантки, роль которой играла, — белое платье с голубым воротником. У Пэгги были темные волосы и, как у дочери, широко расставленные голубые серьезные глаза.

— Готовы? — спросил я.

Ничего не отвечая, она продолжала стоять и наблюдать за нами. Затем, как бы откладывая на время проблему, которую в данный момент не могла разрешить, она подошла к нам. Поцеловав дочь, Пэгги сказала миссис Шиа, что вернется сразу после репетиции. Мы вышли на улицу, к моей машине.

Проехав два квартала, я, вместо того чтобы повернуть направо, повернул налево и остановил машину. Поблизости не было ни одного дома. Перед нами высились три кокосовые пальмы, выглядевшие, как на почтовой открытке. За ними виднелся залив — светящийся и гладкий. Лунный свет скользил по его поверхности.

Пэгги посмотрела на залив, затем на меня.

— Мы опоздаем на репетицию, — сказала она.

— Они никогда не начинают вовремя.

Итак, мы наблюдали за луной. Она величаво выплывала из воды и поднималась к небу. Отблеск луны, касаясь листьев пальмы, производил впечатление дождевых капель.

— Как красиво! — произнесла Пэгги.

— Я организовал все это специально для вас, — ответил я. — Хотел создать эмоциональную обстановку, а затем сделать одно предложение.

Улыбнувшись, она посмотрела на меня.

— Неужели вам еще не надоело?

— Я продолжаю интересоваться сделкой, — ответил я, — но увеличиваю цену. Само собою разумеется, что и от вас потребуется нечто большее.

Ее улыбка медленно угасала.

— Что вы имеете в виду, Поль?

— Я хочу, чтобы вы вышли за меня замуж, — мои слова прозвучали отрывисто и резко, совсем не так, как я того хотел. Но Пэгги даже не посмотрела на меня. Она молча смотрела на воду.

— Вашей дочери я нравлюсь.

— Да, вы ей очень нравитесь.

— У меня довольно приличное общественное положение. Я зарабатываю на жизнь, хотя для вас это, вероятно, не имеет значения.

Ни движением, ни звуком Пэгги не реагировала на мои слова.

— Я здоров, считаюсь интересным собеседником.

Я избрал этот легкий небрежный тон, но он мне не помогал.

— С моей точки зрения, — продолжал я, — это идеальный брак. Вы обладаете не только красотой, но и деньгами. Даже потеряв что-нибудь одно, у вас останется другое — я смогу продолжать любить вас.

Тогда Пэгги посмотрела на меня и тихо спросила:

— А вы любите меня, Поль?

Я был поражен.

— Конечно.

Она ничего не сказала, но по тому, как у нее на глазах заблестели лунные блики, я понял, что она плачет.

— Пэгги!

Слезы блестели у нее на щеках, но она не сделала ни одного движения, чтобы вытереть их. Казалось, прошла вечность, пока она заговорила.

— Иногда я думаю, что люблю вас, Поль. Но бывают моменты, когда я не уверена, что вы мне нравитесь. Вы, правда, нравитесь Кейти, но я бы не хотела, чтобы вы оказывали влияние на ее воспитание.

Я почувствовал, как что-то начало сжимать мое горло — смесь гнева и обиды, причем гнев делал отчаянную попытку заглушить обиду.

— Продолжайте, — произнес я. — Постарайтесь быть более конкретной.

— Мне это вряд ли удастся. Дело в том, что…

— Вы имеете в виду мои сделки с Грантом и Каннингхэмом?

— Частично.

— В этих сделках не было ничего незаконного, — возразил я. — Иначе Гай Каннингхэм засадил бы меня. Он обращался к двум адвокатам.

— Я знаю, что все было законно, — сказала Пэгги.

Я продал Гаю Каннингхэму домик на берегу залива. Подмывающие его волны разрушали дом со скоростью десяти футов в месяц. Если бы Гай посоветовался с кем-нибудь из старожилов, если бы он хотя бы воспользовался своими собственными глазами, то обнаружил это без труда. Но Каннингхэм — это один из тех умников, которые знают обо всем лучше всех энциклопедий, вместе взятых. В то время, когда я продал Гаю эту собственность, я его почти не знал. Но чем ближе я узнавал его, тем меньше меня мучила совесть по поводу этой сделки.

Сделка с Грантом, который являлся руководителем нашего Маленького театра, была аналогичной. Я продал ему дом, наполовину съеденный жучком. О жучке я знал. И если бы он спросил у меня, я бы ему сказал. Но он не спросил, и я не упомянул об этом.

— Я полагаю, что соблюдения только одной законности — недостаточно, Поль, — продолжала свою мысль Пэгги. — Есть нечто, стоящее выше законности. Имя этому — честность. И я бы хотела, чтобы Кейти, подрастая, знала и верила в это.