Срок истекает на рассвете. Черные цветы Френсиса. Цивилизованные джунгли. Актеры-любители. Утром, в день святого Патрика. Десять нитей. «Шутка»

Фрэнк выстрелил во второй раз. Этот выстрел прозвучал несколько громче первого.

Схватившись рукой за сердце, Каннингхэм зашатался и опрокинул стул.

— Очередной спектакль «Выстрел в пустыне», — произнес Фрэнк, и кто-то засмеялся. Тогда Дорис снова пронзительно закричала. Она уставилась на Каннингхэма, все еще прижимавшего обе руки к сердцу.

«Ну и бездарь! — подумал я. — Разыгрывает свои паршивые штуки». Затем Каннингхэм упал вперед, сильно ударившись лицом об пол, после чего перекатился на бок. Он очутился очень близко от меня — так близко, что я увидел в его сорочке дырку, из которой просачивалось что-то темное и красное.

Следующие несколько минут вспоминаются в каком-то тумане. С полдюжины людей кинулись к Каннингхэму, затем отпрянули назад. Я пытался заткнуть дырку в его груди своим носовым платком, а Гарри Болтон, муж Дорис, став рядом со мной на колени, спросил:

— Чем я могу помочь?

— Ничем, — ответил я. — Он мертв.

Раздался ужасный приглушенный звук. Я поднял голову и увидел Фрэнка. Он стоял возле нас. Выражение его круглого кукольного лица было настолько бессмысленным, будто кто-то смыл все его черты мокрой тряпкой. Маленькие капли пота блестели при свете электричества.

— Что такое?.. — произнес он. — Боже, что случилось?!

Никто не ответил. Он попятился назад, продолжая смотреть на труп, все еще держа в руке револьвер. Затем он опустился на первый попавшийся стул.

В эту минуту я впервые за весь вечер увидел Кита Эдмунда. Он подошел к Фрэнку, не говоря ни слова вынул из кармана носовой платок и взял им револьвер у Фрэнка. Тщательно завернув его в носовой платок, он положил револьвер в боковой карман пиджака.

— Надо позвонить в полицию, — сказал он.

— Надо сначала позвать доктора, — возразил Гарри Болтон. Посмотрев вокруг, он увидел сына, сидящего неподвижно в первом ряду кресел. — Вызови доктора Хаса, — сказал Гарри. — Только быстро!

По дороге к двери мальчик должен был пройти мимо меня. Это был двенадцатилетний парень, полный, с прыщеватым лицом, в роговых очках. Он постоянно приходил на репетиции и тихо просиживал все вечера, никогда не выбегая на улицу поиграть с другими ребятами. Проходя мимо, он тронул меня за руку и проговорил шепотом:

— Первая пуля была холостая. А вторая — настоящая.

— Очевидно.

— Если бы это случилось во время репетиции, убили бы вас.

Он вышел, а я остался стоять и смотреть ему вслед. Ведь, несмотря на возбуждение последних нескольких минут, та же самая мысль скреблась где-то на задворках моего сознания: в спектакле Кит стреляет дважды. Первый выстрел предназначается другому действующему лицу. Второй — направлен прямо в мою грудь. И именно вторая пуля в револьвере была настоящая…

И все же я продолжал считать происшедшее несчастным случаем. Настоящая пуля попала в револьвер по какой-то роковой ошибке. Я не думал, не мог думать, что кто-то сознательно хотел убить меня.

Шериф — крупный, ленивого вида мужчина — обладал, по-видимому, неистощимым терпением. Большинство присутствующих здесь людей не были уроженцами этих мест, не были избирателями в данном округе; но они представляли собой капитал. Это была туристская местность, и большинство избирателей существовало на доходы от туризма. Шерифу следовало обращаться с этими людьми с осторожностью. Однако к полуночи терпение шерифа начало истощаться.

— Я не могу держать вас здесь всю ночь, — сказал он все еще вежливо, — но если эта пуля попала в револьвер по ошибке, то кто-то должен иметь представление, как это случилось?!

Он подождал, но никто ему ничего не ответил. Мы все сидели на стульях, предназначенных для публики во время спектакля; шериф стоял между нами и сценой. Тело доктора Каннингхэма унесли, официально объявив его мертвым, но кобура от револьвера все еще лежала на столе на сцене. Рядом, на носовом платке Кита, но не завернутый, лежал и револьвер. А в первом ряду кресел сидел Фрэнк Лесли. Голова его выдвинулась вперед, лицо было ошеломленное и какое-то голое — хотелось, чтобы он прикрыл его руками.

Шериф вздохнул и, наверное, уже в двадцатый раз посмотрел на список имен, лежавший перед ним.

— Все из присутствующих находились в зале, когда произошел несчастный случай?

— Насколько мы можем об этом судить, — да, — ответил Грант.

Наш директор был подвижным человеком. Он не ходил, а подпрыгивал, как будто внутри у него была пружина. Какое он имел отношение к профессиональному театру — оставалось неясным, но он проявил себя исключительно способным руководителем, и под его руководством мы поставили — во всяком случае так казалось нам — несколько хороших спектаклей. В данный момент ему было довольно трудно усидеть на месте в полном бездействии и неподвижности.

— Само собою разумеется — люди входили и выходили, — добавил Грант. — Если бы у нас был свой собственный театр… а так, кто угодно мог…

— Понятно, — сказал шериф. Все это ему уже объясняли раньше. — Но никто из вас не помнит, что видел кого-либо кроме тех, кто присутствует здесь?

Снова молчание.