Срок истекает на рассвете. Черные цветы Френсиса. Цивилизованные джунгли. Актеры-любители. Утром, в день святого Патрика. Десять нитей. «Шутка»

— Это вы? — спросила она. — Садитесь, Поль, и поговорите со мной. Я умираю от скуки.

Я спросил, где Гарри.

— Ему надо было срочно вылететь на Север, — она выпила виски с таким видом, будто сердилась именно на данную жидкость. — А что прикажете делать мне, когда он уезжает?! Если бы я еще жила в Миами или в каком-нибудь другом городе, где хоть что-нибудь происходит! Так нет же! Гарри должен был притащить меня в это богом забытое место!

— Осторожно — тут наши вкусы не сходятся.

Дорис рассмеялась, и смех изменил выражение ее лица, стерев с него скуку и холодность.

— Вы любите этот городок, да, Поль?

Я ответил, что люблю.

— Почему? Ведь здесь нечего делать.

— Здесь можно заработать на жизнь.

Лицо Дорис снова сделалось угрюмым.

— Зарабатывать деньги! Неужели это все, о чем вы мечтаете?

— Не все. Но это очень важно.

— Нет, — возразила она. — Важно иметь деньги, важно иметь возможность покупать на эти деньги то, что тебе нужно. Но только не сам процесс делания денег — это все, что интересует Гарри.

Я посмотрел на нее, слегка приподняв брови. Юбка и свитер на Дорис — это было ясно даже для мужчины — стоили очень дорого и вполне соответствовали всему ее туалету. Лицо ее было очаровательно, как картинка, и так же холодно. Волосы — мягкие и блестящие. Она была, по меньшей мере, на пятнадцать лет моложе своего мужа, и мне хотелось бы знать, не являлась ли Дорис одной из тех безделушек, которые Гарри приобрел за свои деньги, и не очень ли он прогадал на этой сделке.

Я угостил Дорис одним бокалом виски, затем еще одним… Около полуночи она сказала:

— У меня слишком кружится голова, чтобы сесть за руль. Не отвезете ли вы меня домой, Поль?

Выражение скуки сошло с ее лица, но у нее по-прежнему был вид человека, страдающего от одиночества и снедаемого каким-то голодом. Я отвез Дорис домой. Подошел с ней к двери. Она пригласила меня выпить еще стаканчик на ночь и слегка пошатнулась. Я поддержал ее за талию, и минуту мы стояли тесно прижавшись, смотря друг другу в глаза.

— Ну? — сказала она. Это был вопрос, не требовавший словесного ответа. Я поцеловал ее. И именно в эту минуту открылась дверь и на ее пороге появился Хьюберт. В темноте его фигура в пижаме и очках едва различалась.

— Мама, войди в дом.

Дорис выпрямилась, но не повернула головы.

— Иди обратно в постель.

— Пока ты не войдешь в дом — не пойду, — голос его сломался и перешел в слабый вопль: — Ты обещала, что вернешься два часа назад. Ты обещала!

— Спокойной ночи, Дорис, — сказал я и быстро ушел. И даже сейчас, лежа в постели и наблюдая за лунными бликами, ползающими по стене, меня охватило чувство стыда. Интересно, рассказал ли ребенок отцу? Но если и рассказал, то Гарри Болтон ничем этого не выдал. Он оставался таким же вежливым, флегматичным и скучным, каким был всегда.

И даже если ребенок рассказал ему, вероятно, это был не первый случай. Трудно поверить, что Гарри станет покушаться на жизнь каждого мужчины, который поцеловал его жену. Но, с другой стороны, бывает последняя капля, переполняющая чашу!..

Я не мог заснуть. Поднявшись с постели, я пошел через полутемную комнату в кухню и вынул из холодильника бутылку минеральной воды. Из открытого, освещенного внутри холодильника свет просачивался в комнату, оставляя тени на стене. Я продолжал убеждать себя в том, что происшествие в зале муниципалитета — один из тех несчастных случаев, которые иногда происходят в жизни. Хоть я и не святой, но никто не мог желать моей смерти.

На улице послышался шум огибающей угол машины, и отблески фар зашевелили тени на стене. «Кто бы это мог так поздно разъезжать на машине?» Я прошел мимо открытого холодильника к буфету, чтобы взять стакан. Свист пули, ударившейся в стену позади меня, звон осколков оконного стекла, разбившийся вдребезги стакан — слились в один звук. Отдельно я услышал выстрел. Из кухни я пополз на четвереньках в темную комнату. Но автомобиль успел исчезнуть до того, как добрался до окна. Я стоял и смотрел на пустынную улицу, и меня начал бить озноб.

Сейчас все сомнения исчезли — кто-то пытался убить меня.

На следующее утро я сидел в своей конторе и чувствовал, себя как с похмелья. Мне не хотелось быть одному и в тоже время не хотелось быть в чьем-либо обществе — откуда у меня могла быть уверенность, что человек, сидящий напротив, не собирается убить меня?! Вдруг у дверей остановился автомобиль, и в комнату вошел Фрэнк.

— Вы не возражаете, если я войду, Поль?

— Садитесь, — ответил я, чрезвычайно довольный. Я был уверен, что Фрэнк не покушался на мою жизнь. Ведь он спас меня, сам того не подозревая. Кроме того, я никогда не только не продал, но даже не сдал ему внаем никакой недвижимости. И я никогда не ухаживал за его женой — у него не было жены. Несмотря на то, что я не очень хорошо знал Фрэнка, он мне нравился, вернее, я немного жалел его — если можно испытать жалость к человеку, обладающему таким количеством денег, как Фрэнк Лесли. Он говорил, что получил их в наследство от матери.

— Рад видеть вас, — сказал я. — Вы прямо из полицейского участка?

— Да.