США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Описывая крах военно-морского сотрудничества Мексики и Колумбии, Портер делает вывод, что теперь интересы этих государств столь же далеки, как Новая Земля и Новые Гебриды. Их взаимная ненависть куда больше, чем ненависть к испанцам.

Единственное, что возвышает эти народы в глазах друг друга, – это испанский язык и религия, ведь «не говорить по-испански, не быть католиком – это грехи, которым нет прощения – южноамериканцы знают лишь две религии, христианскую и иудейскую, и считают невеждой любого (have no idea that any man can be otherwise than ignorant), кто не говорит по-кастильски. Изуверство и предубеждение (bigotry & prejudice) представляют отличительные черты в характере обоих [народов], они смягчены в колумбийце, так как он будет терпеть иностранца из-за пользы, невзирая на происхождение; но желание быть полезным в Мексике есть прелюдия к смерти» (курсив мой – А.И.).

Колумбия, в отличие от Мексики, обладает хорошими гаванями и деревом для постройки кораблей, но в ней также нет ни ремесленников, ни моряков. Все должно доставляться из-за границы, что сделает флот непозволительной роскошью. Более того, ни один иностранец больше не приедет служить в эти страны, так что и Мексике, и Колумбии придется учиться морскому делу самостоятельно. Впрочем, Портер оставляет просвет надежды: кто знает, может, через несколько поколений и там появятся свои моряки и корабли.

Безусловно, слова Портера во многом продиктованы свежей личной обидой, природной вспыльчивостью и неуживчивым характером, предрассудками потомственного моряка, для которого отсутствие традиции мореходства уже само по себе свидетельствует о каком-то серьезном моральном изъяне. Но наблюдения Портера не лишены доли правды: он точно заметил рост противоречий между молодыми государствами, понял, какую роль играют армия и насилие в Латинской Америке.

На счастье Портера у власти уже находились его друзья-джексоновцы, которые были готовы помочь ему. Ветеран получил назначение посланником в Константинополь, где ему суждено будет провести последние четырнадцать лет жизни. Но его отношение к южным соседям не смягчилось. В своей книге об османской столице он вспоминает о мексиканцах как «нации воров и проституток… В Мексике убивают… из кровожадности»[1148].

* * *

Примечательная, но недостаточно известная страница в истории ранних отношений США с Латинской Америкой связана с работой в Великой Колумбии знаменитого английского реформатора образования Джозефа Ланкастера (1778–1838). Его латиноамериканский опыт в общем чрезвычайно типичен для профессионалов, которых тянуло в молодые государства сочетание идеализма и личного интереса – стремление одновременно реализовать свои способности на республиканской службе и улучшить финансовое положение.

Джозеф Ланкастер

Внимание латиноамериканских революционеров к системе взаимного обучения Ланкастера и Белла отвечало духу эпохи – в 1810-е – 1820-е гг. эта система была крайне популярна среди как умеренных реформаторов, так и радикалов, ею увлекались Александр I и декабристы, христианские миссионеры и революционеры-антиклерикалы[1149]. Одни видели в системе возможность мирного совершенствования, другие – предпосылки коренного переустройства общества на республиканских началах. Республика возможна только при наличии критической массы готовых к «разумной свободе» (rational freedom) просвещенных добродетельных граждан, отсюда необходимость быстро расширить образовательную сеть.

Образовательная реформа занимала важное место в воззрениях Боливара: в 1819 г. в ходе Ангостурского конгресса он предложил создать в рамках конституции Венесуэлы, помимо традиционных трех ветвей власти, две особые палаты «моральной власти» (poder moral), одна из которых должна была обеспечить всеобщее обязательное образование до 12-летнего возраста, следить за воспитанием молодежи «в духе понимания прав и обязанностей человека и гражданина». Сразу после Ангостурского конгресса Боливар приказал открывать ланкастерские школы на подвластных ему территориях[1150]. Позднее, в 1825 г., став диктатором Перу, он одним из первых декретов обязал каждый департамент открыть школу по ланкастерскому методу[1151]. В конце 1826 г., назначая своего друга и наставника Симона Родригеса (1769–1854) заведовать образованием в Боливии, Боливар утверждал, что просвещение является «первейшей обязанностью правительства», подчеркивал необходимость его всеобщности, ведь от воспитания детей зависит «духовное здоровье Республики»[1152]. В 1825–1826 гг. Боливар даже написал трактат «Об общественном образовании».