США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Все переменилось буквально в течение нескольких месяцев. К осени 1826 г. в Соединенные Штаты одновременно пришли две вести – о провале Панамского конгресса и о проекте конституции Боливии. Если первая, конечно, вызвала разочарование в первую очередь среди сторонников Латинской Америки, то вторая породила уже целый вал изумленного негодования.

Еще в Ангостуре Боливар отделил свободу общественную от безграничной индивидуальной свободы, которую предлагали просветители в своих абстрактных построениях[1371]. Либерализм и laissez-faire североамериканской модели были ему внутренне чужды. Боливар явно не верил в «равенство возможностей», но считал, что государство должно действенно вмешиваться в защиту равенства подлинного. Со скепсисом относился Освободитель и к попыткам прямого переноса конституционного опыта США на латиноамериканскую почву. Столкнувшись с трудностями государственного строительства в освобожденных странах, Боливар решил создать новый гибрид демократии и монархии. Итогом раздумий Освободителя стал проект Боливийской конституции, составленный им в Лиме в мае 1826 г.: весьма громоздкая конструкция предусматривала четыре ветви власти (четвертая, избирательная, состояла из выборщиков, по одному на 10 граждан), трехпалатный парламент (одна из них – палата цензоров – защищает «мораль, науки, искусство, образование и печать», воздает почести героям и карает самых опасных преступников) и института пожизненного президентства (с правом выбора преемника!)[1372].

Радикально-руссоистская, а не либеральная трактовка равенства, отсутствие имущественного ценза, народный суверенитет сочетались в проекте с чуть ли не монархической властью президента. В целом структура выглядит крайне сложной и вряд ли жизнеспособной. О ее подлинном содержании до сих пор спорят специалисты, причем размах оценок колеблется от патриархального патернализма до революционного якобинства.

Мнение североамериканцев, впрочем, было почти полностью единодушным: Боливийская конституция есть предательство республиканских принципов и скатывание к абсолютизму. Следует оговорить, что ни аболиционизм Боливара, ни его руссоистские устремления не были замечены североамериканцами, по крайней мере, гласно. Критики конституции обсуждали и осуждали исключительно предложенную в ней модель власти. По мысли Освободителя, полномочия пожизненного президента весьма ограничены, но общественное мнение США единодушно увидело в таком институте шаг к узурпации, тирании и монархии.

Сообщая о принятии Боливийской конституции Гуаякилем, Кито и Панамой, Найлс восклицал: эта конституция «делает Боливара диктатором – абсолютным сувереном!». Найлс боится пока делать окончательные выводы, делает скидку на «особые обстоятельства», но не скрывает своей тревоги: Боливар, чье имя должно было войти в историю рядом с Вашингтоном, может оказаться «предателем свободы»[1373].

Бостонская газета с удовлетворением сообщала, что чилийцы сформировали федеральное правительство (по образцу североамериканского), «назвали Боливара чудовищем», а аргентинские авторы «высмеяли боливийский кодекс [конституцию]»[1374].

Возможно, крупнейший конституционный теоретик того времени Джеймс Мэдисон передавал Лафайету, что конституция Боливара, «кажется, по своему облику не совсем принадлежит к американской семье». «Я пока не видел деталей; показывает ли она его [Боливара] отступником, либо же народ там, по его мнению, пока еще слишком темен (benighted) для самоуправления – вот в чем может быть вопрос»[1375]. В целом всегда благожелательный к Боливару Калеб Кашинг назвал конституцию «в основных чертах антиреспубликанской, если не абсурдной и неуместной (impolitic)»[1376]. Посланник США в Чили Хеман Аллен, высылая экземпляр конституции, был убежден, что Боливар установит подобный режим также в Перу, Колумбии и Чили и станет «императором» всех этих государств[1377].

Филадельфийский купец Бенджамин Чеу был чуть ли не единственным наблюдателем, отнесшимся к Боливийской конституции если не одобрительно, то хотя бы терпимо. Он верил, несмотря на все, что Боливар никогда «не будет тираном». Недостатком Основного закона Чеу считал лишь его чрезмерную сложность, но пока Боливар у власти, «нация останется республиканской». Ну а после его ухода народ скорее всего упростит запутанную систему[1378].

Характерно, что до 1830 г. в США так и не появилось ни одного обстоятельного разбора этого политического документа – текст, видимо, показался слишком необычным, даже странным[1379]. Вместо этого разбору подверглась личность его автора.