США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Зима 1826/1827 гг. – время неопределенности и разногласий в оценке Боливара. Один стереотип уходил, другой еще предстояло выработать. Газетчики публиковали разноречивые заметки. Так, приводя несколько документов антисепаратистской политики Боливара в Кито и Гуаякиле, “Baltimore Gazette” стыдила журналистов, особенно нью-йоркских, за их наветы против Освободителя – те «винили его во всем гнусном и презренном», но в их примерах нет «ни тени правды». Боливара, как всегда, отличают «непоколебимое пристрастие к свободе» и неподдельный патриотизм[1380].

Весной 1827 г. в поддержку Боливара выступил поверенный в делах в Колумбии Бофорт Уоттс. В донесении Клею он подчеркивал «внутреннюю моральную силу в этом человеке», которая «вдохновляет мужество в патриоте»[1381]. На следующий день Уоттс направил письмо Боливару, где, одобряя его действия, заявлял, что без Освободителя в Колумбии «все потеряно»[1382].

Боливар счел это письмо «новым доказательством интереса» США к колумбийским делам и решил его опубликовать[1383]. Новый министр иностранных дел Рестрепо сразу понял, что Уоттсу придется отвечать в Вашингтоне за столь смелое высказывание[1384]. А ведь, естественно, из колумбийских газет письмо попало в североамериканские. Уоттс оправдывался, подчеркивая, что не предназначал письмо к публикации[1385].

Североамериканец даже заручился благожелательным письмом от бывшего министра иностранных дел Великой Колумбии Хосе Рафаэля Ревенги и переслал его Клею[1386]. В защиту Уоттса выступил и сам Боливар[1387]. Клей признал, что именно заступничество спасло Уоттса от сурового выговора за превышение полномочий[1388], но ответ государственного секретаря на послание был весьма обескураживающим. Клей воспользовался возможностью преподать Освободителю урок, так сказать, истинного республиканизма.

Еще недавно главный сторонник «южных братьев» в США, Генри Клей писал в своем единственном письме Боливару, что поддержка Латинской Америки общественным мнением его страны вырастала из «надежды, что вместе с независимостью будут учреждены свободные институты, обеспечивающие благо гражданской вольности». Но ожидания не оправдываются: сохранение большой регулярной армии и авторитарные тенденции Боливара не внушали государственному секретарю оптимизма[1389]. Итак, история несколько непродуманного выражения поддержки Освободителю завершилась весьма унизительно, напоминая учительский выговор ученику.

Джексоновцы изменили отношение к Боливару уже в ходе Панамских дебатов 1826 г. Свергнув тиранию «родителя», южноамериканские государства должны теперь противостоять узурпации «их отпрыска», – говорили на одном из приемов в Филадельфии[1390].

Деуитт Клинтон был по-прежнему убежден, что образцом для Боливара служит Вашингтон, а не Бонапарт[1391]. В 1827 г. имя Освободителя в последний раз звучит на празднованиях 4 июля. Во Фрэмингеме, штат Массачусетс, наряду с тостом за «Вашингтона и Лафайета», пили за «Боливара, капризную (uncertain) звезду Юга. Пусть он не окажется простым дрожащим огоньком, теряющимся в ровном блеске светила нашего Вашингтона»[1392].

С весны 1827 г. разноголосица оценок уступает место новому стереотипу: Боливар – предатель свободы, изменивший ее целям ради личной власти[1393]. Критика курса Освободителя в прессе молодых государств воспринималась в США с одобрением[1394].

Нельзя, впрочем, считать, что в конце 1820-х гг. Боливара видели исключительно в черном свете. Старый образ еще сохранял определенную силу в североамериканском сознании. Так, только в 1827 г. вышла книга лейтенанта Ричарда Бэйча о путешествии по Великой Колумбии 1822–1823 гг. 14 ноября 1822 г. Бэйч посетил поместье Боливара в Сан-Матео (хозяина в это время, правда, не было) и оставил о нем восторженный отзыв. Боливара-военачальника он сравнивает одновременно и с Фабием Кунктатором, и с Мюратом – когда необходимо, Освободитель выжидает, когда надо – бросается в атаку. Созданный из «алмаза и огня», он привык выносить любые невзгоды, пусть тяготы эти преждевременно состарили революционера. Слава и почести ничуть не изменили Боливара, он остался тем же бескорыстным республиканцем. Его амбиции служат не ему лично, а общему делу.