США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

«Привычно» сравнивая Боливара с Вашингтоном, Бэйч находит в обоих «ту же незаинтересованность, упорство, преданность и любовь к подлинной славе». Но если Вашингтон имел дело с народом, привыкшим к самоуправлению, свободе слова и совести, Боливару пришлось «сражаться с древними и глубоко укорененными предрассудками, встретиться с невежеством, расколом, предательством и тщеславием соперничающих вождей, разделенных широкими просторами страны, не знающих и не доверяющих друг другу», идти на жестокие меры. Потому мужество первого «пассивно», а второго – «активно». Вашингтон должен был покоряться развитому общественному мнению, Боливар – управляет им, бесстрашно беря всю ответственность за поступки на себя. Власть Вашингтона зиждилась на понимании граждан, Боливар опирается на силу страстей, энтузиазм и силу (“prestige”) своего имени[1395]. Впрочем, Бэйч, возможно, писал свой текст раньше, но запоздал с публикацией.

Сторонником Боливара оставался Бенджамин Чеу, веривший в конечную победу республиканизма в Колумбии[1396]. Хвалебную статью о Боливаре в духе тех, что появлялись в 1825 – начале 1826 гг., опубликовал летом 1828 г. “National Intelligencer”. В самых высоких словах автор превозносит не только военный талант Освободителя, но и веротерпимость, любовь к философии и справедливости, бескорыстность, строгое соблюдение закона. Его любят и армия, и народ.

Боливар презирает предложенную ему корону, ведь, приняв ее, станет напоминать Наполеона, а его единственное желание – «звание доброго гражданина»[1397]. Он не был удовлетворен независимостью лишь собственной страны, что сделал Вашингтон, – и потому освободил также Перу и Боливию.

Эта статья неизвестного автора очевидно представляет собой ответ на критику Освободителя. Вот, к примеру, в каких возвышенных словах объясняется жестокость Боливара в ходе войны: «Чувства человека уступают чувствам патриота, и он жертвует филантропию на алтарь необходимости – приняв войну не на жизнь, а на смерть». «Постоянство – его вера, свобода – его надежда», – увенчивает автор образ республиканского героя[1398].

Североамериканское общественное мнение одобрило подавление Боливаром сепаратизма Паэса в Венесуэле. В частности, в поддержку Освободителя высказался Калеб Кашинг в статье для “North American Review”[1399]. Одним из последних автор сравнивает Боливара с Вашингтоном – первый «выступил, чтобы править возмущенными стихиями на Юге», так же как второй правил ими на севере. Кашинг сознательно решил не обсуждать другие действия Боливара, которые вызывали столь бурную реакцию соотечественников[1400].

Во время сочинения статьи Кашинг спрашивал совета редактора журнала, считает ли тот, что Боливар стремится к созданию единого государства Колумбии, Перу и Боливии, чтобы поставить себя пожизненным президентом. «Замышлял ли Боливар, из соображений бесчестной амбиции, создать такое положение вещей, при котором диктатура необходима, или же он действовал исключительно под властью событий вне его контроля, и он остается подлинным патриотом», – задумывался Кашинг[1401].

Через день после получения письма Спаркс ответил из Маунт-Вернона: «Я не хочу отступать, на шатких основаниях, от человека, который поступал как патриот во многих сложных и тяжелых ситуациях (many tempting and trying scenes), и действительно принес много добра (has really been an instrument of great good) делу свободы в Южной Америке, но в нынешнем положении вещей мое уважение к его характеру сильно ослабло, и я опасаюсь за конечные итоги его деятельности». В письме Александру Эверетту Спаркс назвал недавнего кумира «падающей колонной»[1402].

Если стремление Боливара сохранить единство Великой Колумбии и не допустить отделения Венесуэлы в США поддержали, то его действия против консервативной оппозиции в Перу вызвали единогласное осуждение. В качестве диктатора Перу Боливар пытался навязать стране свою конституцию в духе Боливийской и провести радикальные социально-экономические реформы, направленные в первую очередь на улучшение положения индейцев. И то и другое было не по душе консервативной креольской верхушке.

У США не было прямых интересов в колумбийско-перуанских отношениях, а сведения о крайне непростом для понимания конфликте поступали из довольно ограниченных источников. Неудивительно, что для современников в США протест Перу против планов Боливара и последовавшая война служили поводом для риторических упражнений на тему борьбы гордых граждан против иностранной могущественной деспотии. На короткое время Перу стала для североамериканцев своего рода Польшей Южной Америки – маленьким государством, отстаивающем свободу против большого соседа-тирана. Важную роль в создании такого образа сыграл Уильям Тюдор.