США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Так, “Columbian Centinel” одобрял поступок кабинета и ошибочно полагал, что объятая революцией метрополия признает независимость своих американских владений в ближайшие полгода[679]. Столь же недоверчивая поначалу, как и “Columbian Centinel”, филадельфийская “National Gazette” также изменила свою позицию. Позднее в частной переписке редактор издания Роберт Уолш утверждал, что читал все доступные ему материалы о Латинской Америке, и высоко отзывался о революционных вождях[680]. Приветствовал признание и высоколобый бостонский журнал “North American Review”, издававшийся тогда Эдвардом Эвереттом[681].

Признание независимости «южных братьев» могло примирить с администрацией ее давних критиков, наследников джефферсоновской линии. Предпринимались даже попытки привлечь на сторону администрации радикального демократа старой закалки, яркого сторонника борьбы латиноамериканцев Уильяма Дуэйна. Узнав об этом, Адамс попросил прекратить подобные действия и раздраженно заметил, что скорее предпочтет, чтобы Дуэйн и “Aurora” выступали против, а не в поддержку его[682].

Монро и Адамс не хотели спешить с назначением посланников в признанные государства, предпочитая выждать, кого (и в каком дипломатическом ранге) пришлют сами революционеры. Монро опасался, что назначение посланников, а не поверенных в делах во вновь признанные республики может вызвать подозрения иностранных держав, которые могут решить, что «наша цель состоит в том, чтобы объединить эти новые правительства против европейских государств». В ответ же, боялся президент, Европа может выступить против Южной Америки, если не против самих Соединенных Штатов[683].

Мемориальная доска – дань уважения Мануэлю Торресу – на здании церкви св. Марии в Филадельфии

Хотя Кроуфорд был готов сразу назначить четырех посланников, Адамс настоял на своем – ждать, кого направят в США Мексика, Ла-Плата и Чили, и признать Мануэля Торреса представителем Великой Колумбии[684]. С Адамсом соглашались другие члены кабинета – Джон Кэлхун и Смит Томпсон (1768–1843)[685]. Итак, первым формально признанным государством стала не Ла-Плата, как предполагал в 1818 г. Клей, а Великая Колумбия. Это стало данью уважения к тяжело больному астмой Торресу, добившемуся, наконец, основной цели – международного признания независимости своей родины.

19 июня 1822 г. Адамс торжественно представил президенту Торреса как поверенного в делах Колумбийской республики. С трудом передвигавшийся колумбиец был глубоко взволнован церемонией, но нашел в себе силы произнести короткую речь. Президент предложил ему сесть и «говорил с ним с добротой, тронувшей его до слез». Беседа продолжалась всего несколько минут. Напоследок Торрес подарил Адамсу экземпляр конституции родной страны[686].

Главное дело жизни Торреса было выполнено. После торжественного приема он вернулся в Филадельфию, где скончался менее чем через месяц. Его похороны с военными почестями на кладбище при церкви св. Марии стали значительным событием в жизни города. В траурной процессии участвовали все видные жители Филадельфии, прощаться с телом шли с раннего утра до половины первого пополудни, корабли гавани приспустили флаги[687]. В сентябре того же года обанкротится лучший друг Торреса, уже немолодой Уильям Дуэйн, преследуемый долгами и падением тиража. После продажи газеты “Aurora” и всего имущества знаменитый журналист, воспользовавшись предложением купцов уладить один торговый спор, отправится в Великую Колумбию, чтобы своими глазами увидеть мир, борьбе за интересы которого он отдал столько сил[688].

Несмотря на определенный отход от изоляционизма, разумный скепсис Адамса в отношении связей с новыми государствами Западного полушария сохранялся. В июне 1822 г. он записал в дневнике: «Что бы мы ни делали, торговля с Южной Америкой будет намного важнее и полезнее для Великобритании, чем для нас… по той простой причине, что у нее есть возможность (power) обеспечить их потребности своими мануфактурами»[689]. Время подтвердит прогноз государственного секретаря.