США и борьба Латинской Америки за независимость, 1815—1830

Судьба Техаса оказалась тесно связана с вопросом о распространении рабства в Соединенных Штатах. Когда почти через 25 лет Техас станет ключевой проблемой североамериканского общества, былые оппоненты Адамс и Клей вместе будут возглавлять группу так называемых сознательных, или совестливых, вигов (Conscience Whigs), выступавших против Мексиканской войны и аннексий. Политические ветераны справедливо боялись, что экспансия в южном направлении чрезмерно усилит позиции рабовладельцев, опрокинет хрупкое равновесие между Севером и Югом.

Очевидно, что план Клея 1820 г. по захвату Техаса был, по меньшей мере, нереалистичен: Соединенные Штаты тогда просто не обладали достаточной военной силой, чтобы осуществить такое масштабное мероприятие. Но дебаты в Конгрессе по Трансконтинентальному договору, пусть и закончившиеся ничем, внесли заметный вклад в развитие риторики североамериканской экспансии. Обсуждение в Конгрессе привлекло общественное внимание не только к борьбе Латинской Америки за независимость, но и к судьбе малозаселенных южных земель. Показательно, что искреннее сочувствие «южным братьям» со стороны таких сторонников независимости Латинской Америки, как Клей или Брэкенридж, сочеталось в их сознании с убежденностью в необходимости аннексии территорий к югу от Сабины и Ред-Ривер.

* * *

«Турция трансатлантических отношений» – так метко окрестила Кубу пресса середины 1820-х гг., подчеркивая как сложность и запутанность внутренней ситуации на богатом острове, так и огромное значение Кубы для внешней политики великих держав, стремящихся «подхватить ее в падении»[857]. Впрочем, когда в 1824 г. Фердинанд VII даровал этому последнему форпосту Испанской империи титул «неизменно верного острова», в определении была серьезная доля правды. Креольская плантаторская верхушка боялась революции рабов (40 % населения острова) по гаитянскому сценарию и помогла новому генерал-капитану Дионисио Вивесу расправиться в 1823–1824 гг. с активными, но немногочисленными заговорщиками. С января 1822 г. кубинцам вновь даруют привилегию свободной торговли. Надеясь на доход от пошлин, метрополия освободила Кубу от многих налогов, даже церковной десятины. Латифундистское рабовладельческое хозяйство переживало подлинный хозяйственный бум. Ответом благодарных плантаторов была лояльность власти Испании[858].

США не могли остаться равнодушными к развитию ситуации на соседнем острове, занимавшем столь значительное место в их внешнеторговом обороте. Южане Джефферсон, Кэлхун, Пойнсет были убеждены, что рано или поздно Куба станет владением США. Джефферсон надеялся, что после неизбежного «общего разделения испанских колоний» «Куба присоединится к нам и будет давать сахар», и считал остров «самым выгодным (interesting) приобретением» для США[859]. До вспышки революционных заговоров на Кубе независимость острова (в противодействие английскому влиянию) поддерживали только купец-авантюрист Уильям Робинсон и Генри Брэкенридж, наверное, еще не задумываясь о последствиях возможного освобождения рабов для южных штатов[860].

Рассматривая Кубу и Пуэрто-Рико как возможный объект экспансии, Соединенные Штаты опасались перехода этих островов из рук слабеющей Испании к третьей державе, более всего – к Англии. Именно этого боялся виргинец Гарнет, когда, единственный среди всех членов Палаты представителей, голосовал в 1822 г. против признания независимости стран Латинской Америки[861].

Осенью 1822 г. кабинет получил через известного натуралиста, президента Американского философского общества Пьера Дюпонсо провокационное послание от Барнабе Санчеса, где тот призывал оказать помощь тем плантаторам, которые якобы выступают за вступление Кубы в состав Соединенных Штатов. Иначе, предупреждал корреспондент, возобладают сторонники Англии, и Куба навсегда будет потеряна для Вашингтона. Кэлхуну идея понравилась, но возобладала точка зрения Адамса – «война с Великобританией за Кубу закончится тем, что остров достанется им, а не нам»[862]. Во внутренние дела острова было решено не вмешиваться.

Когда весной 1823 г. в газетах появились слухи о возможной британской аннексии Кубы[863], Кэлхун даже призвал к новой войне с бывшей метрополией, чтобы предотвратить такое развитие событий[864]. “Columbian Centinel” подчеркивал, что потеря кубинской торговли станет особенно тяжелым ударом именно для Новой Англии[865].

Одновременно в США боялись создания на этом острове негритянской республики по гаитянскому образцу – опасного примера для собственных рабов. Географическая близость Кубы южным штатам усиливала опасения: восстание рабов легко могло бы перекинуться на территорию США. Значит, северный сосед был прямо заинтересован в надежном успехе Вивеса в его борьбе с кубинскими революционерами.