Сшитое сердце

– Я скажу твоему хозяину, что ты больше не придешь. Я возьмусь тебя тренировать. Ты выглядишь старше своего возраста, взрослые не постесняются с тобой драться. Ваша мама много заработала, мы вложим эту сумму в тебя, сынок. Я пришел сюда с игрушкой в карманах, но мы избороздим мир в такой же повозке в натуральную величину, повозке такой же красной, как твоя грива, и с твоим именем, написанным огромными буквами. Мы станем искать для тебя противников во всех городах. Везде будем расставлять свой шатер, и толпы сбегутся смотреть, как ты дерешься, и приветствовать тебя! – пророчествовал наш отец, а мы слушали его разинув рот. – Что касается вас, девочки, вы должны трудиться, чтобы в доме всего было вдоволь и чтобы предначертанное вашему брату исполнилось! Но будьте уверены – он сторицей вернет вам то, что вы для него сделаете! Анита, дай мне мамин кошелек и твои счетоводческие книги.

– Вот они! – сказала моя сестра, и отец набросился на цифры, даже не заметив, что его старшая дочь теперь говорит.

Педро не хотел драться, но ему нравилось, что Хосе так и пожирает его глазами. Ему нравился взгляд, которого ему все эти годы так недоставало. И он сделал все так, как решил отец, стал бойцовым петухом, чтобы угодить ему. Он раздался вширь от упражнений, ладони у него затвердели, оттого что он все время стучал по дереву, он позволял дрессировщику петухов, который глаз с него не сводил, щупать его, массировать и лепить. Он отложил в сторону краски, но вставал по ночам, чтобы посмотреть на них, лежащих в тряпичных мешочках, и каждый раз, ложась спать, рисовал под сомкнутыми веками сцены и лица.

Однажды вечером отец привел его в порт, к грузчикам, и сказал:

– Дерись!

Педро смотрел на него, не понимая.

– Выбери противника среди этих парней и дерись! – повторил отец.

– Зачем? – спросил сын.

– Твое обучение закончено, теперь ты должен встретиться с настоящими противниками, драться не только в своем дворе, лупить по кости и плоти, а не по камню и дереву.

– А что мне сделать, чтобы один из них согласился драться?

– Это я беру на себя, я стану его задирать, а ты меня сменишь! Вон тот выглядит крепким, но не слишком злобным. То, что надо.

Отец встал на пути человека, который, насвистывая, шел в его сторону, и заорал:

– Мать твоя – шлюха!

– Это ты мне? – удивился грузчик, остановившись перед незнакомым человеком.

– Да, тебе, выблядок…

Хосе не успел договорить – лапища грузчика стиснула лицо, а ноги петушиного человека оторвались от земли. Педро продолжал стоять в нескольких шагах, с улыбкой наблюдая за происходящим. Оскорбленный грузчик одним движением швырнул его отца на землю и, все так же насвистывая, двинулся дальше.

Педро подошел к поверженному Хосе и протянул руку, помогая встать.

– Но ты же ничего не сделал! Ты не стал драться! Посмотри, у меня челюсть вывихнута, и все из-за тебя! – невнятно возмущался Хосе.

– Это славный парень, ты оскорбил его мать, он тебе этого не спустил. Мне незачем было вмешиваться. И хочу тебе признаться: мне не нравится ни раздавать, ни получать удары.

– Но я же видел, как ты набросился на троих, которые вдвое больше тебя! Для человека, который не любит драться, ты их крепко отдубасил!

– Они вошли в мою картину. И вытирали ноги о лицо моей матери.

– Лицо твоей матери?

– Я наконец смог нарисовать на земле ее взгляд!

– А когда мне морду бьют, то до этого тебе дела нет! Пошли домой, я, кажется, сдохну сейчас! Мы что-нибудь придумаем.

Меловое сражение

Аните не нравились отцовские планы, она видела, как тают семейные сбережения, и горько жалела о том, что посеяла в пустыне так много историй.

– Если бы птицы склевали мои слова, он, наверное, никогда бы нас не нашел, – говорила она Анхеле. – Француз-учитель, который каждое утро является приобщать Педро к французскому боксу, обходится нам очень дорого. Не знаю, долго ли мы так продержимся! И еще этот странный человек с расквашенным лицом, который каждый вечер у нас ужинает, этот Смит. Он приходит бесплатно, но отец так щедро поит его вином, что он обходится еще дороже первого.

Смит был американцем, немало побродившим по свету и кое-как изъяснявшимся на всех языках. На испанском он рассказывал моему отцу о своих подпольных боях. В его время, говорил он, дрались без перчаток, наскоро оборудовав ринг, и кровь так и хлестала.

– Мы крепко друг друга увечили, это у меня на роже написано, и ставки на нас делали хорошие. Но эти французы настолько любезны, что, выходя на ринг, едва касаются друг друга. А публике нравится смотреть, как люди падают, как лопаются губы, нравится слушать, как трещат кости. Твоему сыну надо бы уехать в мои края, туда, где еще устраивают настоящие бои.

– Можно все устроить и здесь, – отвечал Хосе. – Страна молодая, властям нет дела до того, что кто-то дерется голыми руками. Мы начнем по эту сторону морей, а как разбогатеем, так переберемся на ту вместе с мулами, повозкой и девочками и купим себе оливковую рощу в Америке.